Выстрелы на пустоши - Крис Хаммер

– Тогда зачем вообще рассказала?

– Дело в том, что мне нужна помощь. Хочу, чтобы ты выяснил, кем Байрон был в действительности. Почему так поступил.

– Выяснить, кем был Байрон? Значит, ты догадывалась, что его настоящее имя другое?

– Не совсем. Просто его татуировки… такие делают в армии. И его противоречивая личность, как он жил… После смерти Байрона и рождения Лиама мне захотелось узнать больше. Вот я и решила убедить тебя помочь.

– Убедить? Да ты мною манипулировала!

Мэнди обиженно морщится.

– Называй как хочешь.

– А твоя байка о залете после случайного секса в Мельбурне… ты выдумала ее тогда же, просто так?

– Разумеется, нет. Я ее скармливаю всему городу с тех пор, как забеременела. Не хочу, чтобы знали, кто отец Лиама.

– Что так?

– А сам как думаешь? Меня все детство третировали потому, что мой отец насильник. Каково бы пришлось Лиаму, если бы весь мир узнал, что он сын психа-убийцы?

Так-так, про изнасилование. Мэнди распалилась, ее лицо выражает любовь и твердую веру. Но ей вот-вот придется отвечать на вопросы полиции, так что в ближайшем времени другой возможности может не представиться.

Сглотнув, Мартин решает надавить еще.

– Мэнди, те обвинения против Харли Снауча… Мы не нашли никаких записей о том, что он действительно изнасиловал твою мать. Наши ищейки прочесали архивы. Похоже, дела против него не возбуждали.

Мэнди потрясенно смотрит, широко распахнув глаза.

– Это еще ничего не доказывает, – вновь обретя уверенность, заявляет она.

– Да, не доказывает. – Мартин старается подпустить в голос как можно больше участливости. – Но, допустим, твоя мать все придумала?

– Еще чего! С какой стати?

– Не знаю. Возможно, у нее была веская причина. При нашем знакомстве ты много чего мне наплела: Лиам, мысли о самоубийстве, Байрон, который спас тебя и исцелил твою душу.

– Но все это в каком-то смысле правда… До встречи с ним я действительно была не в ладах с собой и этим миром. Такая вот аллегорическая история.

Мартин у Мандалай Блонд, пытается писать, но работа не идет. Очередной ежедневный материал готов только наполовину, статья об отношении риверсендцев к убийце в сутане издевательски подмигивает с экрана. Растет злость, глубокая неприязнь к Байрону Свифту. Убийца, возможный педофил и, определенно, серийный эксплуататор психологически уязвимых женщин. Чем не легкая добыча для соблазнителя – Мандалай Блонд, застрявшая в Риверсенде у постели умирающей матери? Велел бедной Фрэн Ландерс ждать в Негритянской лагуне, а сам и не собирался брать ее с собой, беременной Мэнди не оставил даже надежды. И это только в Риверсенде. А сколько женщин пало его жертвами в Беллингтоне? Скольких он обрюхатил и бросил в других сельских городках? Ради какого грязного секрета ему понадобилась другая личина? Бежал от многочисленных исков о признании отцовства?.. Но что странно, даже сейчас эти жертвы его защищают. О Господи! Интересно, как Свифт оправдывался в собственных глазах? Хватало ли ему честности признаться в потребительском отношении к этим женщинам или он убеждал себя, что оказывает помощь и поддержку нуждающимся?

Да и сам Мартин, если задуматься, ничем не лучше: спит с Мэнди, а через час-другой отдаст на растерзание полиции. Ее дневник, тайная связь с преступником, ребенок… Неудивительно, что не выходит сосредоточиться. Простаивает срочный материал в номер, самая громкая сенсация в стране, а он не может выдавить из себя очередную строчку, пока не сообщил полиции о дневнике! Ну почему Мэнди, такая красивая и ранимая, обречена страдать от Байронов и Мартинов этого мира?

В конце концов, устав таращиться в монитор, он решает прошвырнуться.

Снаружи поджидает жара. Она больше не злит и не удивляет, став чем-то само собой разумеющимся, бременем существования, вполне им заслуженным. Прячась от солнца в тени магазинных навесов, Мартин идет к перекрестку, где стоит равнодушный к адскому зною бронзовый солдат. Рядом, никого не замечая, проплывают два седеющих байкера на утробно рычащих мотоциклах. По Сомерсет-стрит едет на запад машина: мимо солдата, мимо банка, а затем тормозит, и водитель задним ходом паркуется через дорогу от полицейского участка, присоединяясь к веренице других автомобилей. В тени дерева неподалеку сгрудились представители СМИ.

Мартин и сам подумывал туда сходить, разведать обстановку, но внезапно мелькает мысль свернуть направо и поесть в боулинг-клубе.

Поколебавшись, он не идет никуда, а вынимает почти бесполезный мобильник и фотографирует памятник героям Первой мировой. Затем оглядывается. Солдат на колонне обозначает центр Риверсенда. За спиной, на лучшем месте перекрестка, стоит отель «Коммерсант», свеженький, как в день своего закрытия. Через дорогу расположен «Бендиго банк», а наискосок – солидная постройка из красного кирпича, бывшее здание городского совета. Солдат повернут к нему лицом. На другом углу – галантерейный магазин Дженнигса, воскресным утром он не работает. В витринах одежда, скобяные товары, мелкие электроприборы, немного игрушек – все, кроме еды и скоропортящегося.

В голове возникает идея. Возможно, где-нибудь в очерке об Риверсенде найдется место для обзорного экскурса, в котором будет описан постепенный упадок города. Можно начать отсюда, с памятника погибшим солдатам и прогоревшего отеля с пивной, а затем, пройдясь по Хей-роуд мимо унылых магазинных витрин и закрытой парикмахерской, заглянуть в заброшенный винный салун с его пыльными призраками.

Мартин выходит из-под навеса у галантереи на палящее полуденное солнце. Господи, ну и жара! Щелкнув телефоном магазин, он мысленно отмечает рельефную надпись на оштукатуренном фасаде: «Галантерейный магазин Дженнингса, 1923 г.». Потрясающе! Надо будет вернуться сюда в рабочий день и взять интервью у последнего поколения семьи.

При взгляде на «Бендиго банк» Мартина озаряет схожая идея. Солидное строение с оштукатуренным фасадом и каменным портиком расцвечено фирменным красно-коричневым с золотом, но по буквам из кованого железа над входом прослеживаются истоки: когда-то здесь располагался «Коммерческий банк Австралии». Банк пока работает лишь потому, что местные открыли отделение под крышей «Бендиго». Большим банкам здесь больше не прибыльно.

Вот и еще пара фотографий – больше зерна на мельницу Мартина.

Теперь другая сторона Сомерсет-стрит, здание городского совета. Оно стоит немного в глубине на большом участке земли. На этот раз историю можно прочесть на мемориальной доске: «Здесь с 1922 по 1982 г. находился городской совет Риверсенда до слияния с Беллингтонским советом графства. Эта доска была торжественно открыта 12 июня 1991 года Эрролом Райдингом, последним мэром Риверсенда». Мартин криво усмехается и делает еще несколько фото. О нынешнем назначении здания говорится в табличке на двери: «Риверсендская художественная галерея и мастерская. Открыто по вторникам и четвергам с 9:00 до 13:00». Наверное, стены внутри увешаны картинами с изображениями эвкалиптов, полками с керамикой в коричневой глазури и ручной пряжей – и все это собирает пыль. В качестве реверанса муниципальному прошлому на стене возле входа до сих пор висит доска объявлений. Вот уведомление городского совета о введении драконовских ограничений на воду, самодельная листовка с рекламой мотеля «Черный пес», засиженная мухами записка некой Глэдис Крик, предлагающей услуги няни. Внизу бумажки – телефонный номер Глэдис, и он же повторен на отрывных полосках. Ни одной не взяли. Еще снимок.