Рассвет - Генри Райдер Хаггард

Джордж несколько неуверенно рассмеялся.

— Ну что ж, мы снова добрые друзья, так что нет нужды говорить о таких вещах! — сказал он. — Кампания будет трудной — на этом пути много препятствий, к тому же я не думаю, что моя суженая прониклась ко мне особой симпатией. Вам придется заработать свои письма, Анна; однако прежде всего потратьте день или два, чтобы все хорошенько обдумать и составить план действий. А теперь прощайте; у меня сильно болит голова, и я собираюсь прилечь.

Она встала и ушла, не сказав больше ни слова; однако необходимость приступить к этому постыдному заданию была вскоре отложена известием, которое пришло к леди Беллами на следующее утро.

Джордж Каресфут серьезно заболел.

Экипаж, который нанял Артур, принадлежал старомодной гостинице в приходе Рютем, стоявшей примерно в миле от Рютем-Хаус (который только что перешел в руки Беллами) и в двух милях от Братемского Аббатства — сюда Артур и направился. Кучер, известный всей округе под именем Старина Сэм, был старым конюхом, служившим при гостинице «Голова Короля»; начинал он еще мальчиком, лет пятьдесят назад. От него Артур собрал много довольно туманных сведений о семействе Каресфут, включая несколько искаженную версию о смерти матери Анжелы и лишении Филипа наследства.

Честно говоря — что может быть лучше небольшой гостиницы? Это не огромный лондонский отель, где вас называют «номер 48», и вам приходится запирать дверь своей комнаты, когда вы выходите из нее, и сдавать ключ надзирателю в холле; нет, это старомодное деревенское заведение, где вам готовят завтрак именно так, как вам нравится, и подают крепкий эль, а в комнате вас ждет кровать с балдахином. По крайней мере, именно к этому выводу пришел Артур, сидя в гостиной, покуривая трубку и размышляя о странных превратностях судьбы. Вот он здесь, и все его надежды, все интересы его жизни полностью изменились за двадцать шесть часов. Ведь двадцать шесть часов назад он еще не был знаком ни со своим почтенным опекуном, ни с сэром Джоном и леди Беллами, ни с Филипом и его дочерью. Он с трудом мог поверить, что только сегодня утром впервые увидел Анжелу. Казалось, прошли недели, и если бы время можно было измерять иначе — по событиям, а не по минутам — то этот срок растянулся бы на недели. Колесо жизни, думал молодой человек, вращается с какой-то странной неравномерностью. В течение целых месяцев и лет оно медленно и неуклонно двигается под постоянным давлением однообразных событий — но в один прекрасный день неожиданный прилив тревожит ленивое течение бытия, раскручивает колесо — и уносится прочь, к океану, называемому прошлым, оставляя колесо скрипеть и вертеться, вертеться, вертеться, а может быть — и разбивает его вдребезги.

Размышляя так, Артур отправился спать. Каскад событий этого дня утомил его, и некоторое время он спал крепко, но по мере того, как усталость тела проходила, ум пробуждался, и тогда Артур начал видеть смутные, но счастливые сны об Анжеле, которые мало-помалу обретали четкие формы и очертания, пока не предстали ясно перед его мысленным взором. Ему снилось, что они с Анжелой, два счастливых путника, путешествуют по зеленым полям летом; мало-помалу они добрались до темного входа в лес, куда и нырнули, ничего не боясь. Нависшие ветви стали гуще, тропинка уже, и теперь они шли, обнявшись, словно влюбленные. Но вот они подошли к тому месту, где тропинка раздваивалась, и Артур наклонился, чтобы поцеловать Анжелу. Он уже чувствовал трепет ее тела, когда невидимая сила вырвала девушку из его объятий и повлекла по тропинке вперед, пока он оставался на месте. Все же он мог ее видеть — Анжела шла вперед, ломая руки от горя; вдруг он увидел леди Беллами, одетую, как египетская колдунья, с письмом в руке, которое она протянула Анжеле и что-то прошептала ей на ухо. Девушка взяла его — и через мгновение письмо превратилось в огромную змею с головой Джорджа, которая обвилась вокруг Анжелы кольцами и впилась в ее тело клыками… Затем все поглотила ночная тьма, и из нее донеслись дикие крики, издевательский смех и сдавленные предсмертные стоны… Тут Артур во сне лишился чувств.

Когда зрение и чувства вернулись к нему, он увидел, что все еще идет по лесной тропинке, но листва нависающих деревьев была теперь гораздо зеленее. Воздух был сладок от аромата незнакомых цветов, вокруг порхали прекрасные птицы, а издалека доносился шум моря. И пока он брел с разбитым сердцем, прекрасная женщина с нежным голосом шла рядом с ним, целовала и утешала его, пока, наконец, он не устал от ее поцелуев, и тогда она оставила его, плача, и он пошел дальше один, ища свою потерянную Анжелу. И вот, наконец, тропинка сделала неожиданный поворот, и он очутился на берегу бескрайнего океана, над которым разливался странный свет, как будто там, где он находился, «тихий вечерний закат улыбается милю за милей…».

Здесь, осиянная этим мягким светом, игравшим в ее волосах, со слезами радости в серых глазах стояла Анжела, еще более прекрасная, чем прежде, и ее руки были протянуты к Артуру… Потом наступила ночь — и он проснулся.

Его глаза открылись в тот первый, торжественный и прекрасный час, когда пробуждается заря; трепетная беззащитность ночных сновидений еще властвовала над ним. Артур встал и распахнул решетчатое окно. Из сада снизу поднимался сладкий аромат майских цветов, совсем не похожий на тот, что был в его сновидении, но все же приятно щекотавший ноздри, а с соседнего куста сирени доносились звонкие трели соловья. Рассвет становился все ярче, и соловей умолк — но ему на смену зазвучал чистый, ясный и звонкий голос певчего дрозда, возносящего мелодичную хвалу и славу своему Создателю.

И пока Артур слушал их пение, великое спокойствие овладело его духом, и, стоя на коленях у открытого окна, ощущая дыхание весны на челе и слыша голоса счастливых птиц, он начал от всего сердца молиться Всевышнему, чтобы тот в милосердии своем воплотил этот сон в жизнь, ибо Артур вполне готов был терпеть страдания, если с их помощью возможно было достичь такой радости… Поднявшись с колен, чувствуя себя лучше и сильнее, он смутно осознавал, что это дело благословенно, и потому в такой торжественный час не боялся молить Бога направить, охранить и довести его до конца.

И много дней спустя, в других краях книга его жизни снова открывалась на этой прекрасной странице, и он видел слабый свет на бледном, розовеющем, разгорающемся небе, и слышал сильное и сладкое пение дрозда, летящее к небесам, и вспоминал свою молитву — и мир, который снизошел после этого в его душу.

К десяти часам утра Артур, его собака и его чемодан стояли перед крыльцом Эбби-Хаус. Не успел Артур сделать и шага по гравию, сплошь поросшему мхом, как двери распахнулись, и на пороге появилась Анжела; она приветствовала гостя, выглядя при этом, как выразился впоследствии старый конюх Сэм, рассказывая про эту встречу своему помощнику, «совсем как ангел с оторванными крыльями». Джейкс тоже вышел встретить гостя и саркастически поинтересовался у Анжелы, опасливо косясь на Алека: «а чевой-то джентльмен сразу уж льва посвирепее из зоосада не приволок?»

Выразив таким образом свои чувства по поводу бульдогов, Джейкс взвалил на плечо чемодан и поднялся с ним наверх. Артур последовал за ним, осторожно ступая по широким дубовым ступеням, каждая из которых была вырублена из цельного бревна, и остановился на площадке, чтобы взглянуть на картину, изображавшую статного джентльмена с суровым лицом, повешенную так, чтобы статный джентльмен смотрел через большое окно прямо на парк; Артура поразила вырезанная на раме надпись: «Дьявол Каресфут». Ее было видно даже снизу.