Выход из кризиса есть! - Пол Р. Кругман

Между тем для того, чтобы создать обстановку, в которой страны с торговым дефицитом могли бы начать восстанавливать конкурентоспособность, ничего не было сделано. Даже притом что такие государства подталкивали к строгой экономии, в странах, имеющих профицит, принимались собственные программы экономии, подрывавшие надежды на рост экспорта. Решительно отвергая необходимость несколько большей инфляции, Европейский центральный банк в первой половине 2011 года поднял процентные ставки, дабы предупредить угрозу инфляции, существовавшую только в фантазиях его руководителей. (Впоследствии ставки снизили, но огромный ущерб уже был нанесен.)

Почему же Европа так неудачно отреагировала на кризис? Частично я уже ответил на этот вопрос: похоже, большинство европейских лидеров твердо придерживаются «эллинизированной» версии, полагая, что все, а не только Греция, страдают из-за собственной финансовой безответственности. Ложное убеждение естественным образом приводит к реализации ошибочных мер: если причиной болезни было финансовое расточительство, то лекарством должно стать финансовая добродетель. Другими словами, экономика рассматривается как моральная категория, причем грехи, за которые последовало наказание, по большей части выдуманы.

Это лишь один аспект. Неспособность Европы заняться реальными проблемами и сосредоточение на проблемах несуществующих вовсе не уникальны. В 2010 году большая часть политической элиты по обе стороны Атлантики точно так же увлеклась ошибочными теориями относительно внешнего долга, инфляции и экономического роста. В следующей главе я попытаюсь объяснить природу этих заблуждений, а также, что гораздо сложнее, почему так много людей, обладающих властью, поверили в них.

В течение нескольких пугающих месяцев, последовавших за разорением «Lehman Brothers», почти все крупные государства согласились, что нужно бороться с внезапным падением расходов частного сектора, и обратились к политике финансовой и монетаристской экспансии — увеличить расходы, снизить налоги, напечатать денежную базу — в попытке ограничить ущерб. В своих действиях они опирались на уроки Великой депрессии, за которые была уплачена высокая цена.

В 2010 году случилось нечто невообразимое: большая часть мировой политической элиты — банкиры и руководители финансовых ведомств, которые определяют общепринятые взгляды, — решила забыть уроки истории, отбросить учебники и объявить черное белым. Другими словами, внезапно вошли в моду призывы сокращать расходы, взвинчивать налоги и даже процентные ставки, несмотря на угрозу массовой безработицы.

И это действительно произошло: к весне 2010 года, когда Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) опубликовала последний доклад о ситуации в экономике, уже утвердилось доминирование сторонников срочных мер строгой экономии — «экономов», как удачно назвал их финансовый аналитик Роб Паренто.

ОЭСР — это своего рода мозговой центр. Организация имеет штаб-квартиру в Париже и финансируется богатыми странами, из-за чего экономически развитый мир иногда называют просто «ОЭСР» — членство в этом клубе стало почти синонимом статуса развитого государства. В сущности, это конвенционный институт — место, где документы согласовываются чуть ли не по буквам.

И какой же совет этот глашатай здравого смысла дал правительству США весной 2010 года, когда инфляция была низкой, уровень безработицы очень высоким, а стоимость государственных заимствований рекордно маленькой? Власти Америки должны немедленно приступить к сокращению бюджетного дефицита, а Федеральная резервная система к концу года существенно повысить краткосрочные процентные ставки.

К счастью, правительство Соединенных Штатов не последовало этому совету. После завершения программы мер поддержки, принятой администрацией президента Обамы, наблюдалось некоторое пассивное ужесточение финансовой политики, но никак не сдвиг в сторону строгой экономии. ФРС не только поддерживала низкие процентные ставки, но и объявила о программе покупки облигаций, пытаясь придать вялому восстановлению экономики новый импульс. В Великобритании же в результате выборов к власти пришла коалиция консерваторов и либерал-демократов, которые отнеслись к совету ОЭСР серьезно и приняли программу упреждающих бюджетных сокращений, даже несмотря на то, что Великобритания, подобно Америке, столкнулась с высокой безработицей и очень низкой стоимостью заимствований.

Тем временем на Европейском континенте строгая финансовая дисциплина становилась все более популярной, и в начале 2011 года ЕЦБ поднял процентные ставки, несмотря на глубокий экономический спад в зоне евро и отсутствие серьезной угрозы инфляции.

ОЭСР была не единственной организацией, требовавшей монетаристских и фискальных ограничений даже в условиях кризиса. К ней присоединились другие, в том числе Банк международных расчетов (БМР) со штаб-квартирой в Базеле, а также известные экономисты, например Рагурам Раджан из Чикагского университета, и влиятельные бизнесмены, в частности глава инвестиционного фонда «Ртсо» Билл Гросс. В Америке лидеры республиканцев начали приводить аргументы в пользу строгой экономии, чтобы оправдать собственные призывы к сокращению расходов и жесткой монетаристской политике. Конечно, некоторые люди и организации сопротивлялись этой тенденции — примечательно и особенно приятно, что Международный валютный фонд оставался рупором того, что я называю разумной политикой. Справедливости ради следует отметить, что в 2010–2011 годах люди, которых я вслед за блогером Дунканом Блэком называю «большими дядями», — те, к кому прислушиваются влиятельные и уважаемые специалисты, — все больше склонялись к мнению, что жесткая экономия не принесет пользы, несмотря на отсутствие каких-либо признаков полного восстановления после финансового кризиса и его последствий.

Что же стояло за этим внезапным изменением политической моды? Собственно, на сей вопрос можно ответить, если попытаться понять основные аргументы, которые приводились в пользу ужесточения фискальной и денежной политики, или мотивы тех, кто с такой готовностью отказывался от битвы с безработицей.