Лароуз - Льюис Эрдрич

Потом у изножья кровати раздались их шаги. Зашли девочки. Они касались его волос, рук. Он держал глаза закрытыми. Когда они удалились, слезы потекли вдоль его рта, вниз по шее, собираясь в лужицу рядом с ключицей. Но жар тела высушивал их. К его радости, у него началась лихорадка. Он по-настоящему разболелся. После того как старшие дети уехали на школьном автобусе, Эммалайн присела около него.

Она подумала, не лечь ли ей рядом, но что-то покинуло ее. Она заглянула в свое сердце и обнаружила там лишь перечень трудностей, которые его страдания принесут в этот день.

— Я должна идти на работу, — проговорила она. — Лароуз пока здесь. Можешь отвезти его в школу через час?

— Да, аспирин поставит меня на ноги, — сказал Ландро. — Все будет хорошо.

Эммалайн отвела прядь волос с его лба.

Лароуз ел овсянку с изюмом, оставляя изюминки на сладкое.

— Ты уверен, что сможешь?

— Уверен. Полежу полчаса и встану.

Он слышал, как она попрощалась с Лароузом, слышал, как закрылась дверь, как заурчал мотор и ее машина отъехала от дома.

Бесконечная поездка

Олень знал, подумал Ландро. Конечно же, знал. Знал весь прошедший год. Ландро следил за ним, иногда с ружьем, иногда просто так. Много раз он обнаруживал, что олень тоже наблюдает за ним. Он останавливался, почувствовав на затылке взгляд животного, и, обернувшись, видел его стоящим неподвижно и глядящим бездонными влажными глазами. Если бы он слушал и понимал или удосужился поразмышлять над тем, что понял, он никогда не стал бы охотиться на этого оленя. Никогда. Он знал бы, что животное пытается сказать ему что-то невероятно важное. Этот олень был не обычным существом, а мостом в другой мир. Когда Ландро смотрел в его глаза, он всегда представлял себе сына своего друга в кроне дерева, и его всегда посещали странные мысли, приходящие в самый неподходящий момент.

Как объяснить тот выстрел? Он хотел бы никогда не рождаться, лишь бы обратить вспять невозвратное. Но самое трудное, лучшее и единственное, что оставалось делать, — продолжать жить. Оставаться лицом к лицу с последствиями, оставаться вместе с семьей. Взять на себя позор, отвратительная тяжесть которого душила.

Иногда он боялся не выдержать и заявить, что в тот день напился в стельку, хотя это было неправдой. Может, так оплошать трезвым было еще хуже. Трудно сказать. Он не выждал, или, может быть, ждал так долго, что реальный момент стал плодом фантазии. Это было минутное помрачение ума, ведь так? И все равно для Ландро отсутствие внимания в критически важный момент казалось злом, не меньшим, чем пьянство. Ни одна душа не понимала, как это ужасно, за исключением Дасти. Он знал, конечно. Верней, знал его дух. Он все рассказал Ландро во сне.

После того как Ландро задержали, Зак Пис велел ему дыхнуть в алкотестер, что было делом само собой разумеющимся. Зак взглянул на дисплей прибора, затем повернулся и посмотрел на Ландро в упор. Люди всегда подозревают тех, кто работает со смертельно больными пациентами, в приеме чужих наркотиков. Но он был чист, и уже давно.

Чист. За исключением одного анальгетика. Дозу он не превышал, но было что-то в Ландро, в его реакции, в перемежающихся периодах неистовства и спокойствия, в приступах смеха, что внушало подозрения. Может быть, он под кайфом? Никаких следов наркотика не обнаружилось. Впрочем, Зак знал, что после такого события ничто не могло казаться нормальным. Все находились под впечатлением от случившегося и под действием адреналина. Он знал Ландро с детства, был любимым двоюродным братом Эммалайн. Зак включил отрицательные результаты теста в свой отчет, который должен был помочь оправдать Ландро. Тем не менее он был обеспокоен. С тех пор они не поднимали этот вопрос. Они вообще не разговаривали.

Но сегодня, в день смерти Дасти, Ландро должен был поведать кому-нибудь правду. В голове у него звенело. Ему надоело скрывать свои мысли. В прошлом году он понял, что у него нет подходящего человека, которому можно исповедаться. Имелись, конечно, двое, которым можно было рассказать все, не опасаясь последствий, и они разделили бы с ним давившую его тяжелую ношу. Но он не хотел терять уважение отца Трэвиса. И ему не хотелось видеть лицо Эммалайн после того, как он признается ей во всем. Так что вариантов не оставалось. Зак, знавший все обстоятельства, не желал с ним общаться. Ландро требовалось выговориться. Но тут в комнату вошел Лароуз.

— Папа, — произнес мальчик и сел на его кровать. — Вставай!

— Я сегодня болен.

Лароуз, как взрослый, пощупал лоб Ландро, и тот не смог не улыбнуться.

— Маленький доктор, у меня жар?

— Тебе нужна парильня, — ответил Лароуз, которому хотелось самому сделать все приготовления.

— Хорошо, — согласился Ландро. — Давай устроим. У нас будет парильня, только для нас двоих. Ради нее ты, я думаю, сможешь пропустить день в школе, правда?

— Конечно, смогу.

— Но сначала я должен тебе кое-что рассказать.

Лароуз ждал.

— Это секрет, большой секрет. Мы должны поклясться, что он не станет ничьим другим, о’кей?

Лароуз стал очень серьезным. Они пожали руки четыре раза.

— Ладно, я тебе доверяю.

Ребенок широко раскрытыми глазами смотрел на отца и не моргал.

— Знаешь, моя голова была не в порядке в тот день, когда я убил Дасти. Я не хотел этого, но кто знает, может, я плохо прицелился. Дело в том, что в тот день я был неуклюжим.

Лароуз нахмурился, и сердце отца изошло кровью.

— Ты видел там Дасти? — спросил Лароуз. — Ты видел пса?

— Какого пса? — удивился Ландро.

— Дасти упал с ветки, — пояснил Лароуз. — Я видел это место. Однажды ночью во сне я видел все. Дасти последовал за псом в лес. Пес заметил тебя. Спроси его.

Голова Ландро начала раскалываться.

— Прежде ты всегда был метким стрелком. Так сказал мой другой папа.

— Питер.

— Да. Он верит, что ты не промахнулся бы по такому крупному зверю.

— Это правда, — согласился Ландро. — Олень все еще там. Я видел его бродящим по лесу.

— Дасти сказал мне, что ты застрелил его случайно, — добавил Лароуз.

Ландро раскрыл объятия сыну, и Лароуз лег рядом, прижавшись к его груди. Они даже дышали в такт. Затем Лароуз отодвинулся и, зевнув, уснул, но Ландро не спал, а глядел в потолок. Небо было готово рухнуть в любой момент. Волна стыда накрыла его. Он понимал, что собирается взвалить на сына груз проблем, хотя мальчик слишком хорош для такого скверного человека, как его отец. Лароуз, снова Лароуз. Малыш уже спасал его раньше. В тот день, когда автобус повез Ландро в школу-интернат, он был всего на несколько лет старше, чем сын сейчас. Казалось невозможным, что родители отпустили его. Они не сказали ему, что поедут в Миннеаполис[136]. Там им предстояло жить, а потом умереть.