Стать смыслом его жизни - Ирина Грин

— Ну что вы! — замахал руками следователь. — За вас такие люди просили…

Вера стояла у двери, грустно взирая на эти ритуальные танцы, и с тоской думала: «Неужели Васильченко не выйдет из кабинета, когда приведут Петрову? Тогда все бессмысленно. В присутствии двух посторонних мужчин будет сложно разговорить женщину, убедить ее помочь собственному сыну».

В это время дверь открылась, в сопровождении молоденького сержанта вошла Петрова. Она, казалось, была полностью погружена в себя, смотрела под ноги и не обращала никакого внимания на находящихся в комнате людей. Щелкнул замок наручников, женщина села на стул, потирая запястья. Кузякин кивком отпустил конвоира.

— У вас пятнадцать минут, — сказал он Олегу.

— Спасибо, — кивнул тот. — А где у вас тут можно покурить?

Кузякин удивленно приподнял брови — очевидно, он считал, что разговаривать с арестованной будет именно Олег, но ничего не сказал, только неопределенно пожал плечами, мол, хозяин — барин.

— Здравствуйте, Галина Алексеевна, — начала Вера, когда дверь за мужчинами закрылась.

Та подняла на нее равнодушный взгляд. Но равнодушным он был только первое мгновенье, а потом женщина узнала Веру. Тревога за сына и мать, надежда, радость сменили отрешенную пустоту.

— Здравствуйте, доктор. Как вам удалось?..

— Извините, у нас очень мало времени. С Володей и Натальей Леонидовной все в порядке, скучают без вас.

Лицо женщины стало жестким.

— Я должна была это сделать, — произнесла она, разглядывая свои руки.

— Что — это?

— Как ты не понимаешь?! Ты же сама спросила, люблю ли я своего сына! Считай это моим ответом.

Вера ощутила поднимающуюся в женщине волну протеста. Неужели ничего не получится? Неужели все напрасно? Сейчас они с Олегом уйдут отсюда, и, кроме чувства вины за спровоцированную ее словами жестокость, она не вынесет из этой комнаты с темно-синими стенами ничего?

— Галина Алексеевна, пожалуйста, я хочу помочь вашему сыну. Я вчера обещала ему найти вас. Ведь он волнуется — представьте себя в его состоянии! — Вера, не отрываясь, смотрела в точку между бровями женщины. — Он не может пошевелить ни рукой, ни ногой, не ощущает своего тела. Только боль. Сильную боль, которая рвет его на части. Но это не боль от сломанных позвонков и разбитой головы. Это душевная боль! Боль за вас! И пока существует эта боль, ни один врач не гарантирует выздоровления.

Женщина вцепилась в край стола, побелевшие от усилия пальцы дрожали, на висках выступили капли пота.

— Теперь ты свободна! — наконец сказала она.

— Что? Я не понимаю.

— Что тут можно не понять? «Теперь ты свободна, мама» — это он написал в своей чертовой записке, перед тем как… Перед тем как… — и тут она разрыдалась.

Вера жадно вдохнула воздух. Сейчас ей казалось, что она не дышала все то время, пока Петрова молчала.

— Но почему? Что он хотел этим сказать?

— Тебе не понять. Скажу только одно: когда у тебя будут свои дети, никогда не говори при них, что ты живешь с их отцом только ради детей. Слышишь?! Никогда не говори! И всем скажи, всем подругам-дурам скажи! Жить — живи, но не говори при детях! Моего заклинило, что, если он уйдет, я буду свободна от этого негодяя. Вот он и уходил. Три раза уходил. А теперь, — она протянула к Вере руки со следами снятых наручников, — теперь я свободна! Понимаешь? Хотя как ты можешь меня понять? Бабы в СИЗО считают меня чокнутой! Да любая бы чокнулась на моем месте, — и она захохотала, размазывая по щекам слезы.

Вера подошла к рыдающей женщине и тряхнула ее за плечи — несильно.

— Хватит, потом будете рыдать, в камере. У нас осталось пять минут.

Женщина мгновенно успокоилась, только судорожно всхлипывала.

— Что теперь с ним будет? Ведь ты поможешь им с бабушкой?

Речь женщины была отрывистой, сумбурной, но суть Вера поняла. Дети абсолютно по-разному воспринимают слова взрослых. Девяносто девять процентов нормально отреагировали бы на подобные слова, но Володе они запали в голову. Долго осмысливая их, он пришел к выводу, что мать губит себя только из-за него и решил освободить ее от непосильной ноши. Понять-то Вера поняла, но что с этим делать, можно ли как-то помочь Володе, его матери и бабушке, она не знала. И от осознания этого бессилия ее охватила злость. Злость на саму себя, не способную на решительные действия, злость на систему воспитания, ломающую детские души.

«Ну почему, — думала она, — почему для того, чтобы водить машину, человек учится, а воспитание детей зачастую опирается на инстинкты! И если за физическим здоровьем детей родители еще как-то следят, душа ребенка остается для них книгой на непонятном языке, хотя научиться этому языку так легко. Главное — по-настоящему любить своего ребенка».

Дверь открылась, вошли Олег с Кузякиным.

— Извините, вынужден вам помешать, — сказал следователь.

Вера молча кивнула и отошла к окну.

— Ведь ты поможешь? — повторила Петрова. — Пожалуйста!

— Да, — сказала Вера.

Пришел конвойный. Он хотел надеть на арестованную наручники, но Кузякин сдвинул брови и покачал головой.

Олег молча сунул Петровой сумку, она так же молча взяла ее и вышла из комнаты.

— Что с ней теперь будет? — спросила Вера у следователя.

Тот уже снова сидел за столом и пил чай, словно ничего не случилось.

— А что будет? Вина доказана, все понятно, передаем дело в суд. Статья 105, умышленное причинение смерти, от шести до пятнадцати лет.

— А можно, чтобы до суда ее отпустили под залог? — спросил Олег. — У нее ребенок в больнице.

— Можно все — и под залог, и под подписку. У вас есть адвокат? Вот телефон, пусть свяжется со мной.

— Спасибо вам, — сказал Олег.

Мужчины обменялись рукопожатиями, и Вера с Васильченко вышли в полумрак коридора.

— Ты, может, расскажешь мне в чем дело? — спросил Олег, когда они сели в машину. — А то ты все молчишь, хоть частного детектива нанимай, чтобы он разузнал твои тайны Мадридского двора.

— Не надо детектива, — покачала головой Вера, — лучше адвоката. Я ни в чем этом не разбираюсь.

— Вот видишь — не разбираешься. Давай ты мне все расскажешь, и я займусь юридической частью, а ты всем остальным. Насколько я понял, там еще бабуля больная есть. Так?

Вера молчала.

— Ладно, вечером поговорим. Тебя куда, в больницу?

— Да, если вам не сложно.

— Нет, мне, в принципе, по пути. Только знаешь, боюсь, я не смогу Ромку привезти к четырем.

— Как не сможете? — Вера задохнулась от этих слов.

— Не смогу, и все. У меня проблемы на работе, надо ехать в другой город. Но ты не волнуйся — Ромку привезет Кристина, на такси. Я уже договорился. Они сейчас такие друзья — водой не разольешь.