Счастливчик Леонард - Владимир Корн

Наконец с берега отдали чалки, наша галера под восторженные крики медленно, но величаво начала свой путь вниз по течению Карбы, на встречу с сокровищами. И нам на некоторое время можно было успокоиться.

Первые несколько дней плавания прошли спокойно. Если позволяла погода, а она постоянно нам благоприятствовала, маркиз распоряжался накрывать общий стол прямо на палубе. Во главе его садился он сам, а нас, охотников за сокровищами Прежних, рассаживал по обе руки от себя. Таким образом, за столом напротив нас всегда располагались местные охотники. Их тоже было четверо. Тем самым дон Франциско ясно давал понять – здоровая конкуренция никогда и никому не мешала.

Старшим у них был Толстый Гван. Охотник, несомненно, опытный, и опыта, пожалуй, у него было нисколько не меньше моего. Он даже успел побывать в ущелье Злых Духов. Правда, до самого замка Прежних, расположенного там, дойти не смог. Полностью оправдывая свое прозвище, Гван выделялся дородностью. И еще – писклявым голосом. Все это наводило меня на сильнейшие подозрения, что уберечься от злобных ящериц Ущелья у него не получилось.

За столом было весело, а разнообразие и качество блюд благодаря прихваченному маркизом с собой личному повару нас постоянно радовало.

Ко всему прочему, дон Франциско оказался еще и любителем исполнить пару‑тройку романсов, музыку и слова к которым сам же и написал. И потому каждый вечер, когда мы вставали на якорь, чтобы не плыть в темноте, поскольку Карба в верхнем течении изобилует многочисленными мелями, после ужина нас ждал концерт в его исполнении.

Особенно мне запомнился романс, который маркизу постоянно приходилось исполнять на бис:

Я любил тебя, а ты меня гнала,

Я любил тебя, а ты играла мн‑о‑о‑ю!..

В этом месте голос маркиза становился настолько высок и пронзителен, что слышно было, как в прибрежных камышах тревожно перекликаются между собой цапли. А потомство этих длинноногих и длинношеих птиц при этом раньше времени пытается встать на крыло.

Откровенно говоря, романсы не очень‑то мне и нравятся. На мой взгляд, у нормальных мужчин от них обязательно вянут уши. Но не у женщин, для которых каждое слово романса находит отклик в их сердце. Даже у таких безжалостных, как Клер. У которой каждый раз, когда маркиз исполнял песню о неразделенной любви, увлажнялись глаза.

Хотя в последнее время девушку узнать можно было с трудом, настолько ласковее она ко мне стала относиться. Теперь мне даже заикаться не приходилось о своем праве господина: каждый вечер я приходил к ней в каюту, и она уже меня ждала. И мне оставалось только сетовать, что давно уже следовало надеть эту штуку на голову не ей, а себе.

Вообще же мне по нраву совсем другие песни. Например, бравурные марши. Такие, чтобы, выслушав их, начинал испытывать горячее желание пойти войной на соседнее королевство.

Или душевные баллады. В моей любимой говорится вот о чем.

Пришел солдат с войны, а жена от него глаза прячет. А тут еще лишний ребенок бегает, который по всем срокам никак не может быть от солдата.

И тогда он ей заявляет: «Да ничего страшного, мол. Случилось и случилось, с кем не бывает? Я ненадолго сюда пришел. Так, погостить пару деньков да сказать, что больше меня ты не увидишь».

А она ему в ответ: «Верно я тебя ждала, мой герой! И в мыслях никогда ничего такого не было! Барон во всем виноват – наш господин, не я».

Ударила тогда солдату в голову горячая кровь. Да так ударила, что спалил он замок барона, а самого его на вилы поднял. Солдата конечно же потом четвертовали, но дело‑то благородное он сделать успел! Его вообще могли на войне убить, а так он хоть правды добился, пусть и ценой собственной смерти.

Эту балладу Головешка хорошо поет. У него вообще голос замечательный. Но по понятным причинам в присутствии маркиза такие песни недозволительны, а жаль.

Так бы все и плыло своим чередом, вместе с нашей галерой, до самого устья, где Карба вливается в Илнойское море, когда бы однажды на «Ласточку» не напали речные разбойники.

Произошло это событие в том месте, где в Карбу впадает река Седера, после чего первая становится совсем уж широкой. Причем настолько, что, говорят, с одного берега с трудом можно увидеть другой. Вот тогда‑то нам и должны были пригодиться мачта с парусом.

В месте слияния рек и воды‑то практически не было видно из‑за многочисленных, сплошь поросших густой зеленью островков. Оставалась только узкая протока вдоль левого берега, где на высоком берегу темнели руины форта.

К Прежним они отношения не имели: как рассказывал шкипер «Ласточки» Аудис Лавост, когда‑то здесь проходила граница между Саганией и соседним Дамарком. Затем границы Сагании значительно раздвинулись, и форт стал не нужен.

– А зря, – помахав указательным пальцем, сказал он. – Опасное местечко! Сейчас как будто бы все поутихло, а раньше здесь разбойниками кишмя кишело. Но кто знает, кто знает… Нам бы протоку спокойно пройти, ну а дальше уже будет легче.

Спокойно пройти не удалось: едва только острова показались из‑за поворота реки, как к нам навстречу устремились с полдюжины лодок. Больших таких лодок, которые помимо гребцов вмещали каждая еще и несколько человек с оружием. Даже с беглого взгляда я насчитал их около семидесяти. То есть почти в два раза больше команды «Ласточки», из которой чуть ли не треть имела весьма смутное представление, с какого конца правильно браться за оружие, а четверо из них вообще были женщинами.

Само собой, к ним относилась Клер. Помимо нее, пассия маркиза – фигуристая голубоглазая блондинка леди Хельга. И две ее служанки, тоже молоденькие и тоже симпатичные.

– Тревога! – громовым голосом прокричал капитан Лавост, и ему тревожно завторил корабельный колокол.

Мы только что отлично отобедали. После трапезы, по своему обыкновению, дон Франциско уединился в каюте с леди Хельгой. Попрактиковаться в искусстве риторики, утверждали они оба. Вероятно, маркиз был настолько в этом силен, что леди Хельга отправилась вместе с ним в опасное путешествие, несмотря на все неудобства быта кочевой жизни и уговоры своего мужа, который категорически был против.

Я как раз раздумывал над предлогом, согласно которому мне удастся уговорить Клер (она в это время с самым мечтательным видом любовалась окрестностями) навестить ее каюту. Все выглядело таким умиротворенным, и вдруг!..

Вообще‑то назвать де ла Сантисима легкомысленным человеком категорически было нельзя, и он отлично понимал, что путешествие предстоит опасное. Да и предки его получили дворянство с титулом совсем не потому, что лизали задницу его величеству королю с особым упоением. Нет, они были вместе с королем, рука об руку, когда тот огнем и мечом объединял государство, и маркиз полностью был их достоин.

Когда наш капитан пробил тревогу, первым из тех, кто выскочил на палубу в латах и с оружием, был именно де ла Сантисима. Одним взглядом оценив обстановку, маркиз распорядился открыть то, что находилось на самом верху кормовой надстройки, над его покоями. И то, что до поры до времени было прикрыто парусиной.