Роковое зелье - Елена Арсеньева

И она сама едва не задохнулась, услыхав:

– Нашли его, ваше сиятельство! Ведут!

«Ведут? Он что, обезножел?!»

Нет, Стелька передвигался на своих ногах, однако, чудилось,без посторонней помощи не мог понять, что с ними делать. И ежели бы двое лакеевне поддерживали его под руки и не направляли, он, вполне возможно, даже ненашел бы дороги в кабинет князя. Глаза его были широко открыты, однако он имелвид сноброда, ночехода, лунатика.

Завороженная этим зрелищем, Екатерина незаметно пристроиласьза спинами лакеев, прошмыгнула в отцовский кабинет и стала за темно-зеленойтриповой[21]занавесью, какими на манер убранства иностранных посольств теперь были украшенывсе комнаты московского дома Долгоруких. Очень удобная штука – эти занавеси!Екатерину не видел никто, а она видела всех, и прежде всего – Стельку, которыйстоял перед князем, свесив руки, чуть покачиваясь и безвольно клоня голову то кодному плечу, то к другому.

Сначала Екатерина от волнения никак не могла взять в толк, очем идет разговор, понимала лишь, что отец здорово сердит на Стельку, чихвоститего почем зря, а тот даже и не пытается оправдаться: качается, что былина наветру, да молчит пень пнем.

В конце концов терпение Алексея Григорьевича лопнуло.

– Да что с тобой?! – воскликнул он всердцах. – Совсем голову потерял? И правильно сделал! Да такую голову нето что потерять – ее не грех и об стенку рассадить!

Екатерина не могла видеть лица Стельки, ибо тот стоял к нейспиной, однако слышала его голос – такой безжизненно-покорный, словно говорилне человек, а кукла-петрушка голосом чревовещателя:

– Как вам будет угодно, князь-батюшка! Воля ваша!

Вслед за этим Стелька повел головой, словно озирая кабинет,а потом с коротким рыком нагнулся, склонил шею – и кинулся к противоположнойстене с таким напором, что непременно размозжил бы себе голову, когда бы младшийлакей Фролушка не оказался проворнее, не выставил ногу и этой умелой подножкоюне свалил Стельку на пол.

Ему помогли подняться и какое-то время еще держали, заломивруки за спину, словно боялись, что опять кинется биться лбом о стену. В этуминуту Екатерина увидела лицо Стельки и поразилась выражению полнейшей,спокойной, терпеливой покорности судьбе, которая читалась на нем. Причемсоздавалось впечатление, будто Стелька уже забыл, что несколько мгновений назаджелал расстаться с жизнью. Он преданно взирал на князя, как если бы ждал отнего новых приказаний.

Однако ошарашенный Долгорукий какое-то время не мог сказатьни слова.

– Да ты, гляжу, пьян, по своему обычаю?! –выкрикнул он наконец. – Глаза б мои на тебя, урода, не глядели!

Стелька слегка повел плечами – и державшие его лакеиповалились по сторонам. Как ни была напряжена Екатерина, она не смогла сдержатьистерического смешка: Стелька был тщедушный, малорослый, а что в лакеи, что вгайдуки выбирались силачи и красавцы. Теперь два таких красавца и силачавалялись на полу, а Стелька понуро брел к двери.

Лакеи, привскочив, хотели остановить его, однако князь,словно осененный какой-то мыслью, сделал знак не трогать и двинулся заСтелькою. Следом поспешали лакеи. Позади, так и оставаясь никем не примеченной,кралась Екатерина, тщетно стараясь придать лицу выражение полного равнодушия исделать вид, будто она совершенно случайно затесалась в хвост процессии.

Вышли из кабинета, прошли по коридорам, спустились полестнице и вышли с черного крыльца на задний двор. Ни на миг не замедляя хода,Стелька двинулся к воротам и принялся нашаривать засов на калитке.

– Эй! Ты куда собрался, чертова сила? – сердиторявкнул вконец озадаченный князь, и Стелька обернулся, храня на лице все то жесонно-покорное выражение:

– Так ведь волю вы изъявили, ваше сиятельство, чтобы,значит… с глаз долой… Мы с нашим удовольствием…

– С удовольствием?! – взвизгнул разъяренныйкнязь. – Ты что, навовсе очумел?! Чтоб ты удавился, скотина!

Стелька вздохнул, опять повесил голову ниже плеч и,заплетаясь нога за ногу, побрел к конюшне. Князь поспешно сбежал с крыльца итоже ринулся туда. Вослед поспешали оба лакея, Фролушка и старший, Михаил, ну аза ними, как пришитая, тащилась Екатерина.

С разных сторон, привлеченная загадочным поведением Стельки,спешила дворня, как всегда, отлынивающая от работы. Ну а тот работал споро!Сколько там времени понадобилось зрителям добежать от крыльца до конюшни, аСтелька уже успел взять ременные гужи, забраться на поленницу – и теперь тщилсяперекинуть гужи через укрепленный в потолке крюк, на котором с незапамятныхвремен, среди каких-то старых ремней, висел на веревочке дырчатый камень«куриный бог»: им обыкновенно вываживают кикимору из курятника, однако кто-тоиз конюхов повесил его здесь – для отогнания злого дворового. Все это старьетеперь падало на утоптанный земляной пол, потому что Стелька никак не могзакинуть гужи на крюк. Однако упорства ему было не занимать стать. Он бросалгужи снова и снова, и Екатерина увидела, что на одном конце гужей навязанапетля, гораздо большая, чем нужна для укрепления хомута или дуги при закладкетелеги.

Она невольно вскрикнула, на ее голос обернулся князь, однаконе выразил ни удивления, ни недовольства при виде дочери: единственнымчувством, которое им владело всецело, было потрясение поведением Стельки.

– Катя, да ты только погляди! – прошептал онневерным голосом. – Он ведь и впрямь повеситься вздумал! Я ему толькосказал: чтобы ты, дескать, удавился – он и рад стараться! Неужто и впрямь с умаспятил? Но с чего бы это вдруг? С какой такой радости?!

– Небось опоили чем, – раздался чей-то скрипучийголос, и Екатерина едва не рухнула, услышав это.

Покосилась в сторону – там, рядом с испуганной Дашей,которая прибежала сюда вслед за всеми домашними, стояла старая коровницаПелагея, переведенная из швеек на черную работу, когда проворные, истыканныеиглою пальцы ее заскорузли, а глаза стали слепнуть. Однако этими своимиподслеповатыми глазами она умудрилась разглядеть истинную причину странногоповедения Стельки!

– Как Бог свят, опоили, – кивая с видом знатока,скрипела Пелагея. – Лютым зельем колдовским.

– Господи помилуй! – недоверчиво прошепталаДаша. – Опоили! Мыслимо ли такое? Я думала, он обезумел, а он воли своейлишился!