Катастрофа в две полоски - Алекс Коваль

– сказал Мирон, его слова были острыми как бритва. – Уж прости, но сенсаций с тебя достаточно, – полный ненависти, граничащей с разочарованием взгляд устремлен на меня в упор. – Кто бы тебя ни подослал, передай, что каждый следующий вставший на моем пути будет привлечен по статье за проникновение в мою частную жизнь. А теперь, пошла вон, Совина! – прозвучало жестко, хлестко, решительно. Так, словно мне только что влепили самую больную в моей жизни словесную пощечину.

Мирон

Дверь за Лерой закрылась, а мне ни черта не стало легче. Ни на грамм. Только поганей и противней от самого себя.

Никогда в моей жизни еще не было такого жесткого падения с высоты своих ожиданий и такого болезненного разочарования в ком-то. Особенно в человеке, к которому медленно, но верно начали просыпаться чувства.

А главное, смешно, оправдания, оправдания, куча оправданий, которые Совина попыталась на меня вывалить… твою мать! Может, я и мудак, что не захотел ее даже выслушать, дать шанс обелить себя в моих глазах, но боюсь, задержись она рядом еще хоть на пару лишних минут, я бы не сдержался. Наговорил бы чего попало, сделав ситуацию совсем уже непоправимой.

Тешил ли я себя надеждой, что в принципе найду из этого дерьма выход?

Да. Просто мне нужно время. Чтобы это пережить и осмыслить. Собрать в кучу свой заплывший розовыми соплями мозг и подумать. Понять, как… как вообще такое могло произойти?!

Усаживаюсь в кресло, растирая лицо руками и на мгновение прикрывая глаза. По вискам долбит, голова просто разрывается, а внутри звенящая пустота.

Больно, су*а.

Доверился. Впервые за очень много лет я кому-то так безоговорочно доверился. Тем более женщине. Подпустил так близко не только к фирме, но и к себе. Все поставил на карту, когда, зная, кто она такая, брал на работу. Не устоял, не смог отказать ни себе, ни ей. Решил потешить свое любопытство и посмотреть, к чему приведет ее “работа”. А если совсем уж честно: брал на роль личной ассистентки в надежде, что я не мог в ней ошибиться.

Но оказалось, в тихом омуте… и я просто наивный идиот. Сам выдумал благородство Леры – сам в него и поверил.

Я ведь и после разговора с Костей до последнего цеплялся за мысль, что Совина здесь не при чем.

Мы сходили к безопасникам и первым делом посмотрели видео с камер видеонаблюдения, установленных в приемной. Четыре человека были в моем кабинете вчера в мое отсутствие: Анжела, Стас, компьютерщик Женя и, собственно, Лера.

Стаса я отмел сразу. Слишком долго мы знакомы, чтобы ему такой херней заниматься. Друзья с детства – поэтому он оказался вне подозрений тут же.

Анжела? Возможно, но при всем моем желании сделать Леру непричастной, Анжела тоже со мной работает не первую неделю. Таких косяков на фирме не было ни разу. До сегодняшнего дня. Конечно, все бывает впервые, но в этом случае маловероятно.

Оставались два человека: Женя и Лера. Всего два человека…

Господи, как я тогда отчаянно надеялся, буквально молил всех, кого можно, чтобы видео показало мне кого-нибудь еще. Какую-нибудь мелкую канцелярскую крысу, неудовлетворенную своей жизнью и местом. Безликое офисное “существо”, что прокралось в кабинет. Но нет. Ни до моего возвращения, ни после. Ни ночью, ни даже утром.

– Не верю, – выдохнул Костян, округляя глаза, когда на видеозаписи хрупкая фигурка Совиной скрылась за дверьми в мой кабинет. А я впервые вслух озвучил другу свою догадку.

– Да быть того не может! Лера?

– Боюсь, Костян, что может.

– Но зачем ей это, Мир?!

– Вот и мне интересно. Зачем…

Полагаю, то, что Совина – журналистка, все и объясняет. Но Косте я об этом говорить не стал. Да и даже если так, кому выгодно топить мою фирму? Точно не журналу, на который она работает. Каким бы он ни был. А значит, за этим стоит еще более глобальная игра, в которой мне еще предстоит разобраться. Сразу после того, как устраню с фирмы… крысу.

Конечно, даже после этого у меня оставалась призрачная надежда, что мозговитый айтишник Женя оказался не просто компьютерным задротом. Надежда, которая продержалась жалких полчаса. Потому что разговор с ним отмел эту версию напрочь. Слишком трусливый, слишком любящий свое пригретое место – парень совершенно не годился в предатели.

Как и Совина.

И тем не менее…

Кровь с новой силой запульсировала в висках, и снова стало до ужаса тошно. Я ослабил удавку на шее, а потом вообще стянул, зашвыривая галстук в верхний ящик стола. Оттуда же вытащил таблетку от головы и закинул в себя, запивая бутилированной водой.

На пороге кабинета совершенно не вовремя нарисовался Стас.

– Войду? – постучал в открытую дверь мой креативный директор.

– У тебя что-то срочное?

Не было не то что желания разговаривать с кем-то, а даже просто видеть. Затеряться бы на пару дней где-нибудь в глуши и привести в порядок расшатавшийся внутренний, мать его, мир.

– Каталог.

Я поморщился, потирая переносицу. Когда уже эта сраная таблетка подействует? Мой качан сейчас к чертям взорвется.

– Что с ним?

– Ты посмотрел? Я вчера его у тебя на столе оставлял.

– У меня сейчас нет абсолютно никакого желания разбираться с ним, Стас.

– Нам пора его пускать в печать, Мир. До банкета три дня, не успеем.

– Пускай, мне плевать. Даже смотреть не буду, – покачал головой, подхватывая со стола бумаги, присланные утром Броневицким. Глаза от цифр, обозначенных в графе “неустойка”, снова на лоб полезли. Теперь я понимаю, какого вшивого так зверствовал утром Костян.

– У нас сейчас есть проблемы посерьезней, – договорил я.

– Тогда распишись, и я его сегодня отвезу в типографию.

Расписываюсь. Молча и не глядя. Надеюсь, ребята не подведут. А впрочем, если я не разберусь с коллекцией Броневицкого и не узнаю, кто роет мне такую глубокую яму, то до показа мы можем вообще не додюжить.

– Что с крысой? – забирая у меня документы, кивнул Стас. – Поймали?

Утром, когда началась вся эта... заварушка, Стас с Мишей, естественно, оказались рядом с вопросами: “как так получилось, что такие важные документы ушли из-под носа?” и “что теперь делать с паникой на фирме?”. Хотел бы я то же самое у кого-нибудь спросить. Но, к сожалению, выше меня никого не было.

Тогда-то нам с Костей уже никак было не отмолчаться и пришлось посвятить их в