Лед под кожей - Вилма Кадлечкова

Камёлё горько рассмеялась. Как раз это Аӧрлёмёгерль мог легко устроить.

Хватило бы, чтобы он сказал Лусу о фомальхиванине – так, как сказал о нем ей.

Глаза Лукаса скользнули по белым стенам, украшенным серебристыми и черными ӧссенскими знаками, цитатами из «Книги смирения» Аккӱтликса, и неизбежно остановились на тяжелом темном кресле посреди комнаты. Оно было крепко сцеплено с полом. В подлокотниках можно было увидеть неприметные отверстия. За спинкой также была прочная железная рама, имеющая форму орнамента, но едва ли предназначенная для украшения. Больше не было ничего. Вообще ничего.

– Теперь, пожалуйста, отдай свой нетлог, – сказала ӧссеанка.

Это была молоденькая девушка; уши у нее еще были такими тонкими, что казались почти прозрачными, а в голосе не было и намека на авторитет. Лукасу почти стало ее жалко.

– Это, пожалуй, будет лишним, – заявил он. – Я уже достаточно пошел навстречу вашим правилам безопасности, когда позволил забрать портфель и плащ. Это твоя хозяйка хотела поговорить со мной – не наоборот. Если она думает, что ей угрожает даже мой нетлог, к слову выключенный, я не собираюсь принуждать ее к встрече.

Девчушка замялась. Лукас точно знал, о чем она думает: стоит ли позвать охрану. Он совершенно не сомневался, что ӧссеане в своем собственном дворце смогут забрать у него нетлог, когда им заблагорассудится. Это было не так важно. Он воспротивился лишь для того, чтобы получить информацию. Если на него без дальнейших церемоний набросятся четыре мужика, сорвут рубашку и привяжут к этому гадкому креслу, это будет как минимум выяснением позиций. «Чем дело Аш~шада мы радостно и завершим, – подумал Лукас с иронией. – Маёвёнё будет меня допрашивать, а я ей ничего не скажу – вот это будет драма!»

– Я проинформирую ее эминенцию досточтимейшую, – наконец объявила девушка. – Пока присядь, досточтимый.

Она перекинула пончо Лукаса через руку, взяла его синий замшевый портфель и вышла из комнаты. Конечно, она лгала; информировать было некого и не о чем. В стенах гарантированно скрывались миниатюрные камеры и микрофоны, так что, если Маёвёнё того желала, всю эту сценку она видела на своем дисплее.

Лукас не сел. На кресло он даже не смотрел; вместо этого он повернулся к дверям и принял в меру удобную, расслабленную позу, в которой можно продержаться некоторое время. Полная неподвижность не была обязательным условием, но нервное вышагивание по комнате однозначно не приветствовалось. Таким образом, Лукас собрал все свое терпение, закрыл глаза и начал про себя для успокоения декламировать псалмы; наугад книгу двадцать третью, ту, что о стараниях неразумных. Это отвечало его темному настроению.

Ощущение поражения и полной тщетности сопровождало его все утро. От Софии они вернулись поздно; Лукас спал едва ли четыре часа, когда его вдруг разбудил какой-то ӧссеанин и продолжал сыпать проклятиями, пока Лукас его не отключил. После позвонил Зулу Зардоз и добивался разговора с фомальхиванином. Затем по тому же поводу звонила Беннет, а после нее еще пятнадцать медиантов, которых Лукас вообще не знал и которые несмотря на это каким-то образом разыскали его личный номер. За это время его успели потревожить оскорблениями еще три ӧссеанина и один докторант ӧссеистики; тот полагал, что все это полный скандал и что Лукасу должно быть стыдно за то, как он запятнал имя своего великого отца среди ӧссеан. Лукас заверил его, что дух отца явился ему в туалете и одобрил его действия – это был гарантированный способ избавиться от парня и завести себе нового врага. Сразу после семи позвонил Эдгар Хэлесси из Сиднея и попросил о встрече – он выглядел абсолютно ошеломленным, получив отказ. Позже звонили очередные медианты. Затем Дюваль. После нее предприимчивый секретарь организации «Человек нового типа». А после – Джеральд Крэйг.

Когда его спрашивали об Аш~шаде и возможности того подойти к телефону, Лукас никому ничего не объяснял; лишь упорно повторял, что фомальхиванин на данный момент звонков не принимает; но сохранять на лице улыбку давалось все с бо́льшим трудом. Они позвонят снова. Все. И не было никакой гарантии, что в следующий раз он сможет сообщить им больше. Он начинал жалеть, что до его смерти остается еще так много времени.

Когда в стройные ряды медиантов в его нетлоге вторгся помощник верховной жрицы, это означало как минимум интересную перемену, так как молодой человек решительно ни о чем не спрашивал, лишь сообщил, что ее эминенция досточтимейшая Маёвёнё в связи с серьезностью ситуации немедленно ожидает Лукаса во дворце Церкви. Теоретически и от этого можно было отказаться. И, конечно, практически тоже – Лукас вполне мог тихо проскользнуть в здание Совета, забаррикадироваться на остаток дня в офисе, а на последующие дни нанять охрану; но зачем? Было очевидно, что во дворце Церкви Аккӱтликса лично его ничего хорошего не ждет, и взгляд на эту комнату и кресло только подтверждал подозрения; однако, если он не хотел, чтобы отношения с ӧссеанами охладели до точки замерзания, ему все равно нужно было встретиться с Маёвёнё.

До этого они несколько раз мельком виделись на разнообразных официальных мероприятиях. Однажды Лукас пережил с ней одно не очень приятное трёигрӱ, после которого про себя отметил Маёвёнё как невыносимую старую мымру. Он предположил, что она специально заставит его ждать здесь как минимум полчаса.

Но прошла лишь пара минут. Верховная жрица вошла одна, без обычной свиты низших священников. И с улыбкой.

– Давно мы не виделись, абӱ Лӱкеас Лус, – сказала она после обмена приветствиями. – Нас двоих никогда не объединяла дружба, но отношения наши всегда были корректными. Надеюсь, что все так и останется. Садись. Нам нужно поговорить.

Очередная якобы незаметная попытка усадить его в это чертово кресло!

– Может, это лишь предрассудки, но мне не хотелось бы сидеть с руками, связанными над головой, – напрямую сказал Лукас. – Мне кажется, это на меня плохо подействует.

Маёвёнё не притворялась обиженной и невинной.

– Понимаю, – лишь сказала она. – Это небезопасно, но все равно сядь. Мне интересно, готов ли ты мне доверять.

«То есть действительно ли ты такой идиот, Лус». И сейчас он мог отказаться, как перед этим отказался отдавать нетлог. Варианты последствий были те же. Но если речь шла о бесконечной глупости или же наивном любопытстве – их он проявил уже тем, что вообще влез в помпезную берлогу Маёвёнё. К сожалению, ему было любопытно. Прежде всего, на что готовы пойти ӧссеане ради Аш~шада.

Лукас неуклюже прошел к креслу. Кожаное, черное, оно было покрыто перекрещивающимися ремнями дрӱэина и металла. Он сел. Страх в нем нарастал, бил струей откуда-то из-под чрева к самым ногам – ледяная вода; а затем вздыбился, словно невидимый коготь, и парализовал его легкие. Лукас чувствовал, как каменеют плечи, и с большим усилием попытался расслабиться. Он думал о том, как рванется к дверям, выбьет их и попытается сбежать. Вместо этого, однако, откинулся на спинку. Прислонился к ней головой. Руки медленно положил на подлокотники.