Хищная птица - Мария Хэдли

Он смотрит на меня, и его взгляд напоминает о дорогих мне людях, о жизни на земле.

– А, понятно, – произносит он. – Нет, я говорил не об этом. Чтобы петь со стаей кануров, нужно найти покой. Они поют то, что служит тебе истиной, и если в твоем сердце не угасает ярость, она разрушит вас всех. Так погибали целые стаи. Твоя песня должна стать воплощением радости, иначе ничего не выйдет.

Я заливаюсь краской – правда, не знаю, какой именно.

А что до радости, так это условие раздражает меня чуть ли не сильнее, чем то нелепое предположение о девственницах. Как можно петь радостно, если в тебе не осталось радости? Как можно петь с любовью, если в тебе не осталось любви?

– Твоя песня хорошо мне знакома, я сам ее когда-то пел, – продолжает Хор. – Но если бы я от нее не отказался, мои кануры разорвали бы меня на куски. То же самое грозит и тебе.

Он прав, думаю я, разглядывая тоскливое бледное небо.

Хор берет высокую ноту, и я, как могу, вторю ему.

Колония кануров, расходившаяся по небу огромной волной, внезапно описывает в воздухе петлю и устремляется вниз, к морю. Господи, они же сейчас…

Хор издает отрывистый звук, наполненный солнечным светом, и Весперс подпевает ему. Кануры меняют направление и образуют в небе стройную дугу. К нам прилетает Каладриус и тычет клювом мне в ухо.

– Вот что может случиться, – говорит Хор.

Весперс мурлычет какую-то попсовую песенку о любви и разлуке. Только радио нам сейчас не хватало!

Я начинаю петь, и птицы, кружившие по небу плавным темным облаком, разлетаются, подобно кометам, в разные стороны, сталкиваясь друг с другом и теряя высоту. Стоит оглушительный крик.

Старик терпеливо восстанавливает порядок и успокаивает их.

Я пробую снова, стараясь думать только о светлом, но кануры вихрем проносятся у меня над головой, и Хору с Каладриус опять приходится их усмирять.

Весперс пискливо возмущается у меня в груди, но я ничего не могу с собой поделать. Мои мысли заняты Милектом и Кару. Я вспоминаю, как Милект осуждал и проклинал меня, заставлял разрушать все вокруг, а потом… потом мы расстались, и мне больно представить себе, что он пережил. Разорвав нашу связь, я причинила ему невыносимые страдания, и несмотря на то, что он предал меня, мне его очень жалко.

Впрочем, мой истинный канур – это дикий, грозный Кару. Нам не пришлось учиться петь вместе, все получилось с первой попытки, само собой. Почему на этот раз все по-другому?

Почему мне так трудно?

Весперс вылетает из моей груди и с сомнением смотрит на меня, давая понять, что не станет гонять по небу звезды с такой недоучкой, как я.

По щекам текут слезы, и они, уж конечно, не помогут мне почувствовать радость. От них только хуже. Как же я тоскую по тем дням, когда еще не знала о существовании Магонии, когда жила на земле в безопасности и в окружении любящих меня людей…

И плевать, что я вечно была на пороге смерти.

Плевать, что тот гнев, который булькает у меня в горле и коверкает мою песню, отчасти вызван растянувшейся на пятнадцать лет смертельной болезнью.

Подумаешь! Как бы мне хотелось забыть всю правду о своей жизни… Забыть, что я украла ее у земной девушки, что эта девушка пожертвовала собой, чтобы меня спасти, что моя родная мать – психопатка, парень, с которым мне судьбой было предначертано петь дуэтом, пытался подчинить себе мой голос, а тот, кому я доверяла больше всех на свете, в итоге меня обманул.

И пусть я понимаю, какие ими двигали мотивы, пусть я понимаю, в чем кроется причина моих страданий, – легче мне не становится.

Гнев никуда не уходит – он слышится каждый раз, когда я начинаю петь. Хор и его кануры молча наблюдают за мной, и на мгновение меня охватывает непреодолимое желание все бросить и прыгнуть за борт. Десятки миль студеного воздуха, а после – океан. Возможно, сотню лет спустя, когда меня найдут и разморозят, ярость не будет окрашивать каждую мою ноту.

Наверное, есть только один способ стереть семнадцать лет гнева из моей песни – с помощью полной перезагрузки. С другой стороны, если он не помог мне в прошлом, не поможет и в будущем.

– Не останавливайся, – говорит Хор.

И вот я снова учусь петь, выдавливаю из себя незнакомые ноты, которые все равно получаются какими-то неправильными.

Наконец, спустя несколько часов напряженной работы, Весперс заводит…

Красивую песню наподобие молитвы. Не обращаясь ни к кому конкретному, летучая мышь поет для всех сразу. Звездный свет, выводит она. Нелепо ожидать, что она знает «Ты мерцай, мерцай в ночи, яркая звезда»[11], но как было бы здорово услышать любимую детскую песенку…

Выписывая в небе красивые фигуры, кануры хором подхватывают колыбельную Весперс и превращают ее в радостную рапсодию. Идет снег. Обессилевшая, я закрываю глаза.

Хор поднимает меня с пола, относит в каюту и бережно опускает в гамак. На минуту я чувствую себя в полной безопасности.

– Погодите, – говорю я.

Он останавливается в дверях с Каладриус на плече.

– Вы правда пели с ней? – спрашиваю я. – Какой у нее был голос? Мне об этом никто не рассказывал. Меня забрали из Магонии, когда я была еще совсем маленькой, поэтому, даже если она и пела при мне, я все равно ничего не запомнила. Я помню только свое земное детство. Меня поместили в оболочку и подбросили в семью утопленников.

Не стоило так откровенничать. Вдруг старик на дух не переносит землян? Он озабоченно смотрит на меня, и по его лицу нельзя сказать, о чем он думает.

– Когда-то давно я с ней пел, – вздыхает он. – Ей не было равных во всей Магонии.

– А как же вы?

– У меня тоже особенный голос, поэтому мы прекрасно друг другу подходили, – отвечает он. – Я служил на «Амине Пеннарум» юнгой: драил палубу, кормил парус, распутывал тросы, чинил сети. У нее был еще более низкий ранг. Ее взяли на корабль помощницей кока, и, проводя большую часть времени в трюме и камбузе, она своими глазами видела, с каким трудом добывался урожай и какого он был плохого качества. И вот однажды, когда ей в очередной раз пришлось урезать всему экипажу рацион, она встала посреди палубы и запела в отчаянии. Воздух закрутился, прошел ураганом по близлежащему полю, сорвал с него урожай и поднял на корабль. Утопленники отравляют зерно, кричала она, портят нашу пищу, орошая ее ядовитыми веществами. Она бросилась на копну украденных колосьев и заплакала. Девочку с таким сильным голосом не могла не заметить капитан корабля, Лей Фол. Я тоже не мог ее не заметить.

Я вздрагиваю. Лей Фол – та самая пиратка, которую мы повстречали в прошлом году. Заль казнила ее, отправив на прогулку по доске. Однако, если бы не Лей Фол, меня вообще не было бы в живых. В наказание за попытку уничтожить землю Заль разлучили и с птицей сердца, и с родной дочерью. Лей Фол приказали меня убить, но она решила спасти меня, спрятав в мире утопленников.