История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том I - Фредерик Коплстон

Перед тем как перейти к рассмотрению теории Идей в том виде, в каком она представлена в диалогах, назовем три довода в пользу традиционной версии Платоновой теории.

i) Нельзя отрицать, что язык, которым Платон излагал свою теорию Идей, часто наталкивает нас на мысль, что они существуют «отдельно» от чувственных вещей. Я верю, что Платон действительно так думал, однако следует сделать два замечания.

а) Если Идеи существуют «отдельно от» чувственных вещей, то это означает только лишь то, что Идеи обладают реальностью, независимой от них. В этом случае вопроса о том, в каком месте находятся Идеи, просто не возникает, ведь, строго говоря, они могут быть как внутри, так и за пределами чувственных вещей, ибо они являются бестелесными сущностями, которые не занимают никакого места в пространстве. Поскольку Платон был ограничен средствами человеческого языка, ему, естественно, пришлось объяснять сущностную реальность и независимость Идей в пространственных терминах (ничего другого ему просто не оставалось); но он вовсе не имел в виду, что Идеи пространственно отделены от вещей. Трансцендентность в данном случае означает, что Идеи не изменяются и не исчезают вместе с чувственными частностями. Не означает это также и то, что они существуют в своем собственном небесном пространстве, подобно тому как божественная трансцендентальность вовсе не означает, что Бог существует в таком месте, которое отличается от мест или пространств чувственного мира, созданного Им. Абсурдно было бы говорить, что теория Платона подразумевает существование Идеального Человека, который имеет рост, вес и т. д. и живет на небесах. Верить в это – значит превратить теорию Платона в предмет для насмешек, ибо, что бы ни подразумевал Платон под трансцендентальностью Идей, он никоим образом не подразумевал этого.

b) Не следует придавать слишком большого значения таким доктринам, как существование души до рождения и знания как «припоминания» об этом существовании. Платон иногда, как известно, для изложения некоторых своих идей использовал форму мифа, вовсе не предполагая, что они будут восприниматься с такой же серьезностью и точностью, как и идеи, изложенные научным языком. Так, в «Федоне» Сократ рассказывает о будущей жизни души, а потом весьма пылко заявляет, что здравомыслящий человек никогда не поверит в то, что так оно и будет на самом деле. Но хотя ни у кого не вызывает сомнения, что рассказ о будущем души – это всего лишь предположение, «мифическое» по своему характеру, однако было бы несправедливо называть мифом всю доктрину бессмертия души без изъятия, как делают некоторые, ибо в том отрывке из «Федона», о котором идет речь, Сократ говорит, что, хотя мы и не можем знать точно, какой будет ее последующая жизнь, мы должны знать, что душа «конечно же бессмертна». А поскольку Платон утверждал, что душа существовала до рождения и будет существовать после смерти, то нет никакого основания относить всю концепцию существования души до рождения к разряду «мифов». Может статься, что Платон рассматривал ее всего лишь как гипотезу (поэтому, как я уже говорил, не следует придавать ей слишком большого значения); но, если учитывать все, то мы не можем считать ее мифом, и, пока мифологический характер этой доктрины не будет убедительно доказан, мы обязаны принимать ее всерьез. Однако, даже если душа и существовала до рождения и в этом состоянии созерцала Формы, отсюда вовсе не следует, что Формы или Идеи находятся в каком–то определенном месте; о месте их пребывания можно говорить только в иносказательном виде. Не следует из этого и того, что Идеи существуют независимо друг от друга, ибо их можно включить в некий онтологический принцип единства.

ii ) Что касается высказываний Аристотеля в «Метафизике», то следует сразу отметить, что Аристотель хорошо знал, чему учил в Академии Платон, и что сам Аристотель был отнюдь не глупым человеком. Абсурдно утверждать, будто бы Аристотель плохо знал современные ему достижения математики, а потому исказил Платонову теорию Форм, по крайней мере в тех ее аспектах, которые не касаются математики. Понял ли Аристотель математическую теорию Платона или не понял, мы не знаем, но мы не имеем права утверждать, что в своей интерпретации онтологии Платона он допустил вопиющие ошибки. Не следует поэтому думать, что Аристотель критиковал Платона («отделил» Формы) по причине своего невежества. Тем не менее мы должны быть очень осторожны и не принимать a priori Аристотелеву трактовку того, что означает это «отделение», а во–вторых, мы должны выяснить, сам ли Платон пришел к тем выводам, которые критикует Аристотель. Вполне возможно, что некоторые выводы, подвергшиеся критике Аристотеля, на самом деле являются выводами, которые он (Аристотель) считал логическими следствиями из теории Платона, а Платон не имел к ним никакого отношения. Если это так, тогда мы должны выяснить, действительно ли эти выводы вытекают из посылок Платона. Однако было бы неверно обсуждать критические высказывания Аристотеля до тех пор, пока мы не узнаем, что говорил об Идеях в своих опубликованных работах сам Платон. Мы поговорим о критике Аристотеля позже, хотя поскольку именно благодаря Аристотелю мы знаем, о чем рассказывал в своих лекциях его учитель, то и толкование теории Платона в значительной степени зависит от высказываний Аристотеля. Однако очень важно помнить (для того и приведены эти замечания), что Аристотель не был глупцом, неспособным понять истинный смысл учения Платона . Он мог быть к нему несправедливым, но глупцом он никогда не был.

iii) В «Тимее» Платон как будто бы говорит о том, что Демиург, или Первопричина мирового порядка, создает объекты этого мира, используя Формы в качестве Образца, а это означает, что Формы или Идеи существуют отдельно от Демиурга, поэтому если мы назовем последнего Богом, то должны будем признать, что Формы существуют не только «вне» объектов, но и «вне» Бога. Хотя язык, который использует Платон в «Тимее», и допускает подобное толкование, есть все основания полагать, как будет показано ниже, что Демиург в «Тимее» – всего лишь «гипотетическая фигура», а потому не следует придавать слишком большого значения «теизму» Платона. Более того, очень важно помнить, что доктрина Платона, изложенная в его лекциях, несколько отличается от описанной в диалогах, вернее, Платон в своих лекциях затрагивал такие аспекты своей теории, которых он не касался в диалогах. Замечания Аристотеля по поводу лекции Платона о Благе, приводимые Аристоксеном, свидетельствуют о том, что в диалогах, подобных «Тимею», Платон изложил свои мысли в образной, метафорической форме.

К этому вопросу я еще вернусь: теперь мы должны выяснить, в чем же, собственно, заключается теория Идей Платона.

1. В «Федоне», где обсуждаются проблемы бессмертия, утверждается, что истину можно постичь не с помощью телесных чувств, а только с помощью разума, ибо только он способен охватить вещи, которые «действительно существуют»3. Что же это за «действительно существующие» вещи, иными словами, что обладает истинным бытием? Это сущности вещей, и Сократ приводит нам примеры справедливости самой по себе, красоты самой по себе и блага самого по себе, а также абстрактного равенства и т. д.

Эти сущности остаются неизменными, в то время как конкретные объекты чувств постоянно изменяются. Сократ высказывает предположение, что такие сущности действительно существуют: он выдвигает «гипотезу, что есть абстрактная красота, и благо, и величина» и что конкретный красивый объект, например, красив благодаря своей причастности к абстрактной красоте. (В 102b эти сущности обозначены словом «Идея»). Существование этих сущностей служит в «Федоне» аргументом в защиту идеи бессмертия души. Сократ подчеркивает, что, раз человек может называть одни вещи более равными, а другие – менее, одни – более красивыми, а другие – менее, значит, он знает некий эталон, сущность красоты или равенства. Однако люди рождаются и начинают свой жизненный путь, не имея четкого представления об универсальных сущностях; как же тогда они могут судить о конкретных вещах с позиций сравнения их с универсальным эталоном? Может быть, это объясняется тем, что душа предсуществовала до ее соединения с телом и в этом состоянии познала сущности вещей? Тогда процесс познания превращается в процесс припоминания, в котором конкретные воплощения сущностей помогают восстановить в памяти то, что душа познала раньше. Более того, поскольку рациональное познание сущностей требует выхода за пределы чувственного восприятия и восхождения в область умопостигаемого, то не следует ли отсюда, что душа философа продолжает созерцать эти сущности и после смерти, когда оковы телесной оболочки спадают с нее и она становится свободной?