История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том I - Фредерик Коплстон

Естественное толкование доктрины Идей, приводимой в «Федоне», заключается в том, что Идеи – это сущностные универсалии, однако следует помнить, что, как уже упоминалось, эта доктрина представляет собой гипотезу, то есть посылку, которая принимается временно, до тех пор, пока изучение ее связи с главным принципом устройства Вселенной не подтвердит или не опровергнет ее или не покажет, что она нуждается в усовершенствовании или исправлении. Конечно, нельзя исключать вероятность того, что Платон выдвинул эту доктрину в качестве рабочей гипотезы, поскольку не был еще уверен в ее истинности, однако справедливо было бы предположить и то, что Платон устами Сократа называет эту доктрину гипотезой потому, что Платон хорошо знал, что настоящий Сократ не додумался до метафизической теории Идей и уж в любом случае ничего не знал о Платоновом конечном Принципе Блага. Знаменательно, что Сократ у Платона предугадывает появление теории Идей, и это становится его «лебединой песнью», в которой он поднимается до «пророчества». Это может означать, что Платон в своих диалогах позволил Сократу предугадать определенные идеи его (то есть Платоновой) теории, но не все. Следует также отметить, что в «Меноне» Платон вкладывает доктрину пред–существования души до рождения и познания как припоминания в уста «жрецов и жриц», так же как в «Пире» самые сокровенные его мысли излагает жрица Диотима. Некоторые исследователи делали отсюда вывод, что Платон открыто признавал эти отрывки «мифами», однако с равной степенью вероятности можно утверждать, что эти гипотетические идеи (гипотетические для Сократа) являются неотъемлемой частью теории Платона, что и отличает ее от учения Сократа. (В любом случае не следует утверждать, что доктрина познания как припоминания явилась прямым предвосхищением неокантианской теории. Неокантианцы могут думать, что априорное знание (в том смысле, в каком понимал его Кант) является истинным знанием, и Платон тоже так думал, и именно в этом и заключается смысл его теории, однако никак нельзя оправдать стремления неокантианцев объявить Платона «отцом» своей доктрины, поскольку их аргументы в пользу этого явно недостаточны.) Таким образом, я делаю вывод, что теория Идей, в том виде, в каком она изложена в «Федоне», представляет собой только часть теории Платона. Это вовсе не означает, что для него самого Идеи были «отделенными» субстанциальными универсалиями. Аристотель совершенно определенно утверждает, что Платон отождествлял Единое с Благом; однако этот объединяющий принцип еще не упоминается в «Федоне». Был ли этот принцип установлен Платоном, когда он писал диалог «Федон» (что весьма вероятно), или он додумался до него позже, мы точно не знаем.

2. В «Пире» Сократ пересказывает речь, которую произнесла перед ним Диотима–Пророчица. Она говорила о том, что душа возносится к истинной красоте под влиянием Эрота. От созерцания прекрасных форм (то есть тел) человек поднимается к созерцанию душевной красоты, а оттуда – к науке, откуда он может полюбоваться красотой мудрости и обратиться к созерцанию «открытого моря красоты» и «прекрасных и чудесных форм, которые его составляют», после чего он достигает понимания красоты, которая есть, во–первых, нечто «вечное, то есть не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения, а во–вторых, не в чем–то прекрасное, а в чем–то безобразное, не когда–то, где–то, для кого–то и сравнительно с чем–то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для другого и сравнительно с другим безобразное. Красота эта предстанет ему не в виде какого–то лица, рук или иной части тела, не в виде какой–то речи или науки, не в чем–то другом, будь то животное, земля, небо или еще что–нибудь, а сама по себе, через себя самое, всегда одинаковая; все же другие разновидности прекрасного причастны к ней таким образом, что они возникают и гибнут, а ее не становится ни больше, ни меньше, и никаких воздействий она не испытывает»[15]. Это божественная и чистая красота сама по себе. Это та красота, о которой говорится в «Гиппии Большем», или красота, порождающая все прекрасные вещи.

Жрица Диотима, в чьи уста Сократ вложил описание Абсолютной Красоты, до которой можно подняться с помощью Эрота, говорит, что Сократ, возможно, не сумеет подняться вслед за ней к таким высотам, и она убеждает его сосредоточить все свое внимание на постижении недоступных нашему взору глубин этого предмета. Профессор Тейлор толкует этот эпизод в том духе, что Сократ был слишком скромен, чтобы заявлять, что он сам обладает даром мистического видения (хотя он и в самом деле им обладал), и потому делает вид, что просто передает слова Диотимы. Тейлор, однако, не учитывает, что в уста Диотимы Платон вложил свои собственные идеи, которых настоящий Сократ никогда не высказывал. «К сожалению, было написано много чепухи по поводу того, что означает сомнение Диотимы в способности Сократа последовать за ней, когда она говорит о «полном и совершенном видении… » Некоторые даже всерьез утверждали, что Платон в этом отрывке имел наглость заявлять, что он сумел подняться до таких философских высот, до которых было далеко «историческому» Сократу. Это верно, что если бы Платон вздумал утверждать подобное, то с его стороны это было бы самой настоящей наглостью, если бы, конечно, речь шла о способности к мистическому видению, как думает Тейлор; однако в речи Сократа нет и тени религиозного мистицизма, и потому у Платона нет решительно никакого повода утверждать, что он проник в суть главного Принципа глубже, чем Сократ, подвергая себя тем самым риску быть обвиненным в наглости. Более того, если, как предполагает Тейлор, взгляды, вложенные в уста Сократа в «Федоне» и «Пире», действительно принадлежали настоящему Сократу, как же тогда объяснить тот факт, что в «Пире» Сократ говорит так, как будто он хорошо знает, что главный Принцип заключается в Абсолютной Красоте, в то время как в «Федоне», то есть в том самом диалоге, который рассказывает, о чем говорил Сократ перед смертью, теория Идей (среди которых находит себе место и абстрактная красота) выдвигается всего лишь в качестве рабочей гипотезы?

Разве не справедливо было бы ожидать, что, если бы реальный Сократ действительно открыл главный Принцип, то в своей предсмертной речи он никак не сумел бы умолчать об этом? Поэтому я предпочитаю думать, что в «Пире» слова Диотимы не отражают взглядов реального Сократа. В любом случае, однако, вопрос о том, чьи идеи вложил в уста Диотимы Платон – Сократа или свои собственные, представляет чисто академический интерес, факт же заключается в том, что эти слова содержат намек (по крайней мере) на существование Абсолюта.

Существует ли эта Абсолютная Красота, самая сущность Красоты, «отдельно» от красивых вещей или нет? Говоря о науке, Платон мог иметь в виду, что к универсальному понятию красоты, воплощающейся в той или иной степени в красивых объектах, надо подходить с научной точки зрения; однако весь настрой Сократовой речи в «Пире» заставляет нас предположить, что эта Абсолютная Красота – не просто понятие, а нечто, имеющее объективную реальность. Означает ли это, что она «отделена» от вещей? Красота сама по себе, или Абсолютная Красота, существует «отдельно» в том смысле, что она реальна, что она есть, а вовсе не в том смысле, что она существует в своем собственном мире, что она пространственно отделена от вещей. Абсолютная Красота является духовной сущностью, к которой абсолютно неприменимы категории времени и места. О том, что выходит за рамки пространства и времени, нельзя даже спросить: где оно находится? Если нас интересует место, то оно – нигде (однако слово «нигде» вовсе не означает, что оно нереально). Таким образом, Χωρισμός или «отделенное», в случае с Платоновыми сущностями, означает реальность, существующую за субъективной реальностью абстрактного понятия, иными словами, сущностную реальность, а не локальное месторасположение. Поэтому мы имеем полное право утверждать, что сущность одновременно имманентна и трансцендентна; самое важное заключается в том, что она реальна и независима от частностей, неизменна и постоянна. Глупо было бы думать, что, раз Платонова сущность реальна, значит, она должна где–то находиться. Абсолютная Красота, к примеру, не существует вне нас, подобно тому как существует, например, цветок – с таким же успехом можно было бы заявлять, что она существует внутри нас, поскольку пространственные категории к ней просто неприложимы. С другой стороны, нельзя сказать, что она существует внутри нас, будучи чисто субъективной, заключенной в нас, рождающейся и умирающей вместе с нами или благодаря нам. Она трансцендентна и имманентна одновременно, недоступна органам чувств и постигаема только разумом.