История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том I - Фредерик Коплстон

К вопросу о том, как можно подняться к Абсолютной Красоте, какую роль играет в этом Эрот и можно ли применять для этого мистический подход, мы еще вернемся; пока же я хочу просто отметить, что в «Пире» Абсолютная Красота не называется главным принципом Единства. В отрывке, касающемся восхождения от различных наук к единой науке – науке универсальной красоты, – говорится, что «открытое море интеллектуальной красоты», содержащее «прекрасные и чудесные формы», подчинено или даже является частью Принципа Абсолютной Красоты. А если Абсолютная Красота – это конечный, объединяющий Принцип, то ее необходимо отождествить с Абсолютным Благом в «Государстве».

3. В «Государстве» четко показано, что истинный философ стремится познать сущностную природу каждой вещи. Его не интересует, к примеру, множество красивых вещей или множество хороших вещей, он хочет разглядеть сущность красоты и сущность блага, которые в разной степени воплощаются в конкретных вещах. Люди, не склонные к философии, столь увлечены разнообразием внешних проявлений, что им нет дела до сущности красоты, например, да они и не могут ее постичь; они могут иметь только мнение (δόςα), а не научное знание. Их не интересует небытие, ибо не–бытие не может быть объектом «познания», ибо совершенно непознаваемо; но и истинное бытие или реальность, которая является устойчивой и постоянной, интересует их не больше; их внимание поглощено преходящими явлениями и внешним обликом вещей, находящихся в процессе становления, то есть постоянно появляющихся и исчезающих. Поэтому состояние их ума можно назвать δόςα, а объектом этого δόςα служит явление, пребывающее между бытием и не–бытием. Состояние же ума философа называется знанием, а объект этого знания – Бытие, или полностью реальная, сущностная Идея или Форма.

До этих пор мы не встречались с прямым указанием на то, что сущность или Идея рассматривалась Платоном как нечто, существующее субстанциально и «отдельно» (насколько последнее слово применимо ко всей внечувственной реальности); но из его доктрины, касающейся Идеи Блага, следует, что Платон именно так и думал. Эта Идея занимает особое, господствующее положение в «Государстве». Благо здесь сравнивается с Солнцем, свет которого помогает людям видеть объекты природы и которое в определенном смысле является источником их достоинств, ценности и красоты. Это сравнение, однако, всего лишь метафора, и потому не следует придавать ему слишком большого значения: мы ведь не считаем, что Благо существует среди других вещей как отдельный объект, как Солнце существует среди других звезд и планет. С другой стороны, Платон недвусмысленно утверждал, что своим бытием объекты познания обязаны Благу и потому Благо является объединяющим и всеобъемлющим Принципом сущностного порядка. Поэтому нельзя считать, что Благо – это просто понятие, или даже несуществующая цель, к которой следует стремиться, или телеологический принцип, нереальный, но подчиняющий себе все вещи: это не только гносеологический принцип, но и – в некотором, пока еще точно не определенном смысле – онтологический принцип, принцип бытия. Благо реально в себе и субстанциально. Может показаться, что Идею Блага, изложенную в «Государстве», можно отождествить с Абсолютной Красотой из диалога «Пир». Обе эти Идеи находятся на самой вершине интеллектуального познания, в то время как сравнение Идеи Блага с Солнцем означает, что оно является источником не только хорошего в вещах, но и их красоты. Идея Блага порождает Формы или сущности интеллектуального порядка, в то время как наука и «открытое море интеллектуальной красоты» – это всего лишь ступень в восхождении к Абсолютной Красоте. Платон, вне всякого сомнения, говорит здесь об Абсолюте, абсолютном Совершенном Эталоне, служащем образцом для всех вещей, – главном онтологическом Принципе. Этот Абсолют имманентен, ибо воплощается в объектах, которые «копируют» его, причастны к нему, являются проявлением его в той или иной степени; но он также и трансцендентен, ибо выходит даже за границы самого бытия, в то время как метафоры причастности μέθεςις и имитации μίμησις подразумевают различие между причастностью и тем, к кому они причастны, между имитацией и тем, кого они имитируют, или образцом. Любая попытка свести Платоново Благо к простому логическому принципу и не обращать внимания на указания, что это онтологический принцип, неизбежно приводит к отрицанию возвышенного характера Платоновой метафизики, а также к выводу о том, что средние платоники и неоплатоники совершенно неправильно поняли самое существенное у Мастера.

В этом месте следует сделать два важных замечания.

i) Аристотель в «Эвдемовой этике» говорит, что Платон отождествляет Благо с Единым, а Аристоксен, вспоминая рассказ Аристотеля о Платоновой лекции, посвященной Благу, сообщает нам, что слушатели, пришедшие на лекцию и ожидавшие услышать о человеческих благах – богатстве, счастье и т. д., были изумлены тем, что Платон говорил о математике, астрономии, о числах и о том, что Благо и Единое тождественны. В «Метафизике» Аристотель говорит, что «из тех, кто говорит, что имеются неподвижные сущности, некоторые утверждают, что само–по–себе–единое есть само–по–себе–благо; однако они полагали, что сущность его – это, скорее всего, единое»4. Платон в этом отрывке не упоминается, но в другом месте5 Аристотель прямо говорит, что, согласно Платону, «для всего остального эйдосы (идеи) – причина сути его, а для эйдосов такая причина – единое». В «Государстве» Платон говорит о познании умом главного принципа в целом и утверждает, что Идея Блага – «причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама – владычица, от которой зависят истина и разумение». Отсюда вполне резонно сделать вывод, что для Платона Единое, Благо и Абсолютная Красота – это одно и то же и что умопостигаемый мир Форм в определенном смысле обязан Единому своим существованием. Однако у Платона не встречается слово «эманация» (столь дорогое неоплатоникам), и нам очень трудно понять, как Платон выводит Формы из Единого; однако совершенно ясно, что для него Единое – это объединяющий принцип. Более того, само Единое, хотя и имманентно в Формах, является также и трансцендентным и потому не может быть приравнено ни к какой единичной Форме. Платон говорит нам, что «Благо не есть сущность, оно – за пределами сущности, превышая его достоинством и силой», однако, с другой стороны, «познаваемые вещи не только могут познаваться лишь благодаря Благу, но оно дает им сущность и существование»6, так что тот, кто обращает свой взор к Благу, обращает его к «той области, в которой заключено величайшее блаженство»7. Отсюда следует, что Идея Блага выходит за пределы сущего, ибо она выше всех видимых и умопостигаемых объектов, а с другой стороны, как Верховная Реальность, истинный Абсолют, она является главным принципом существования и сущности во всех вещах.

В «Тимее» Платон говорит, что «трудно найти создателя и отца Вселенной, и, даже найдя его, о нем невозможно говорить». То положение, которое занимает в «Тимее» Демиург, означает, что эти слова относятся к нему, но мы должны помнить, что а) Демиург, возможно, всего лишь символ Разума, управляющего Вселенной, и b) Платон прямо заявлял, что есть темы, на которые он отказывается писать, и одна из них, без сомнения, – полное изложение его доктрины Единого. Демиург принадлежит к этой же категории. В своем втором письме Платон пишет, что было бы ошибкой полагать, что к «Царю Вселенной» приложим любой из известных нам предикатов, а в своем шестом письме он просит друзей принести клятву верности «Богу, который является главой всех вещей сущих – тех, что есть, и тех, что появятся, – а также Отцу и причине этого Главе»8. Если «Глава» – это Демиург, значит, его «Отец» не может быть Демиургом, а может быть Единым; и я думаю, что Плотин был прав, отождествляя Отца с Единым или Благом из «Государства».