Живые и взрослые - Сергей Юрьевич Кузнецов

— Нет, не кухонный, — говорит она, — настоящий боевой нож. У тети Светы взяла. У нее — целый арсенал, я же говорила.

— Клево, — вяло соглашается Гоша.

Они молчат. Ника слышит стук колес, скрип металлических сочленений, механический грохот — и сквозь этот шум еле-еле пробивается слабый звук Гошиного дыхания. За окном — бледным светом горит небо, бесконечными линиями перекрещиваются провода — словно несколько человек опустили карандаши на рулон самописца, слабо двигают ими, а лента все разматывается и разматывается, линии все длятся и длятся, то сближаясь, то расходясь, пересекаясь, сливаясь вместе…

Ника вспоминает, как Алурин погладил ее по голове и сказал, что она похожа на его дочку. Ей немного обидно, что Марина взяла пистолеты себе: совсем немножко, но Ника чувствует себя наследницей Алурина. Ладно бы Гоша, но Марина-то тут при чем?

Провода за окном никак не кончаются, и невозможно оторвать глаз от их лаконичного узора на фоне блеклого неба. Когда-то, много лет назад, Ника тоже ездила на поезде — с мамой и папой, тоже смотрела в окно на перекрещивающиеся линии проводов, на пробегающие домики, тоже слушала стук колес, металлический грохот, механическое дыхание поезда, такое же, как сегодня, неизменное, вечное, нескончаемое, как провода за окном.

— Гоша, — говорит Ника, — мы найдем твою маму. Обязательно найдем, честное слово.

А потом осторожно протягивает в сторону руку и касается Гошиной кисти. Никины пальцы сжимают его ладонь, и ей кажется: мальчик отвечает на пожатие.

Вот так они и стоят: в грязном прокуренном тамбуре, ни говоря ни слова, слушая грохот поезда, глядя в окно, взявшись за руки.

Вагон спит: спят в своих спальниках восьмиклассники, Зиночка улыбается во сне, с лица ДэДэ даже сейчас не сходит брезгливая гримаса, спит, закутавшись с головой, Марина, сопит носом Лева, спит на столике недочитанная книжка, спит в стакане недопитый чай, спят на полу резиновые сапоги, туристические ботинки, кеды, кроссовки, спит аккуратно сложенное платье Зиночки, спит ее мертвая красная куртка, спит костюм ДэДэ, спят брезентовые штормовки, спят в своих чехлах палатки, металлические серебристые колья, тяжелые рюкзаки — а где-то у них на дне, среди прочих девчачьих вещей, спит мертвый интердвижок, спит старый дэдоскоп, спят магнитные свечи, разрывные патроны, два пистолета, серебряный боевой нож.

Гоша уверен — они им еще пригодятся.

Мох такой густой, что нога проваливается по щиколотку. Густой и разноцветный: зеленый, бурый, красноватый, даже белый. Словно миниатюрный доисторический лес. Гоша так и видит, будто крошечные древние деревья распрямляются, чтобы скрыть отпечаток Никиных кед — и тут же снова согнуться под Гошиной ногой.

Интересно, где-нибудь в Заграничье остались древние леса с огромными папоротниками и гигантскими лишайниками? Ведь где-то должны пастись ушедшие динозавры и другие исчезнувшие звери?

Лямки рюкзака врезаются в плечи, Гоша идет согнувшись. Пятки Никиных кед, носок его ботинка, левая, правая, левый, правый. Если поднять голову — увидишь Никин брезентовый рюкзак, подрагивающий в такт ее шагам.

У самого Гоши — синтетический самошвейный рюкзак, как у папы и мамы. Легкий и непромокаемый, специально, чтобы ходить в дальние походы.

Гоша вспоминает, как папа прокладывал лыжню в снегу и его рюкзак ярким пятном выделялся в белом зимнем лесу. Папа шел впереди, мама подбадривала Гошу. Теперь папа остался в городе, мамы нет с ним. Некому подбодрить, не на кого надеяться.

Разве что — на себя. На себя — и на своих друзей.

Вот он и идет, как улитка, несет на себе свой домик. Палатка — самый надежный, самый верный дом! Не квартира, где в бессильной печали остался папа с его «это все очень сложно», не заколоченный дом, где кучкой пепла сгинул Ард Алурин, — нет, именно палатка будет теперь Гоше настоящим домом!

Он поправляет лямки: сам рюкзак, может, и легкий, но набит — мало не покажется! Хорошо еще, Гоша умеет рюкзак упаковывать — тяжелое вниз, легкое наверх, вдоль спины что-нибудь плоское, и вообще — стараться все уложить симметрично, чтобы не перекашивало на ходу.

На прошлом привале Гоша подошел к Нике, предложил:

— Слушай, давай я часть твоих вещей к себе переложу?

Он боялся, что Ника обидится. Марина наверняка бы обиделась, сказала бы, что и сама отлично справляется, никакой помощи не надо, ну и так далее, — а Ника только ответила «спасибо» и стала развязывать клапан.

Гоша уже переложил к себе несколько банок с тушенкой и двухкилограммовый пакет овсянки, и тут прибежал ДэДэ и начал кричать: мол, что это происходит, если Вероника пошла с нами, она должна нести столько же, сколько остальные, он всех заранее предупреждал.

— Люди разные, Дмитрий Данилович, — тут же сказала Марина, — одни слабее, другие сильней. У каждого свой предельный вес.

— Предельный вес! — возмутился ДэДэ. — Мы для того сюда и идем, чтобы превысить свои пределы! Чтобы сделать больше, чем мы могли себе представить там, в городе! — И потом еще добавил: — Радуйтесь еще, что комаров в этом году нету!

«Мне кажется, — подумал тогда Гоша, — мы и так все время делаем больше, чем могли бы себе представить еще полгода назад, — и Ника в том числе. Так что ничего, пусть у нее хотя бы рюкзак полегче будет».

Вот теперь приходится идти, согнувшись в три погибели. Пятка, носок, пятка, носок. Зеленый мох, мох бурый, мох красноватый…

На привале Гоша, не снимая рюкзака, падает на спину.

— Чего разлегся, — тут же появляется ДэДэ, — кто дрова будет собирать? Давай, пошел быстро! Ишь, в рыцаря решил поиграть, подружкин рюкзак понести, тоже мне, Тристан нашелся!

«При чем тут Тристан? — устало думает Гоша. — Вряд ли Тристан таскал рюкзаки. Впрочем, и латы, небось, были о-го-го какие тяжелые».

Собрав сучья, он возвращается. Еще издалека видит: ДэДэ разговаривает с Никой, девочка чуть не плачет.

Это еще что такое?

— …ишь, как устроилась! — говорит ДэДэ. — Думаешь, Ламбаев за тебя будет рюкзаки таскать, Петрова еду готовить, а я — сопли вытирать? Нет, милая, тут все самой придется! Вернешься домой — мамочке пожалуешься, а здесь я — главный!

Ника сидит на рюкзаке, вся красная, на глазах — слезы.

И ведь не скажешь ДэДэ: «Эй, поосторожней про маму-то! Нет у нее дома никакой мамы!» — к чему лишний раз поминать? А то начнется еще — и Гоша ясно представил себе, что начнется: «Хорошая команда у нас подобралась — у одной мама мертвая, у другого вообще… невозвращенка!» Только хуже будет.

— Дмитрий Данилович, — говорит Гоша, — Ника тут ни при чем, это было мое решение. Я просто считаю, что мне надо тренироваться. Чтобы преодолевать свои пределы, как вы говорили.

— Может, ты мой рюкзак тоже разгрузишь? — гогочет один из восьмиклассников.