История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер

После чего Наполеон отбыл в Эрфурт, а вечером 4 августа возвратился в Дрезден. Ранним утром 5 августа он был уже на ногах и трудился, торопясь потратить с пользой последние дни перемирия.

В самый день его приезда в Дрезден настоятельные просьбы Коленкура и Нарбонна предоставить им право вести серьезные переговоры стали как никогда горячими. Будто они ему надоели, Наполеон обратился к двум переговорщикам с упреками за то, что они, по его словам, позволили Меттерниху прижать их. Он заявил, что им недостает гордости, коль скоро они позволяют австрийскому министру говорить им, что в таком-то и таком-то случае Австрия присоединится к врагам Франции и объявит ей войну, будто честное предупреждение о том, что будет сделано в случае несогласования некоторых условий, может быть оскорбительным. Но после этих незаслуженных и неуместных выговоров он занялся более серьезным делом. Он уже не считал, что сможет добиться нового продления перемирия; к тому же чувствовал себя готовым к войне и желал теперь только отсрочить вступление в военные действия Австрии.

Но был только один способ склонить Австрию к подобному поведению – видимость искренних переговоров и даже серьезные надежды на заключение мира. Поэтому Наполеон принял решение осуществить прогноз Меттерниха, сказавшего, что с таким необыкновенным характером, как у Наполеона, никогда не следует ни в чем отчаиваться, и, возможно, в последний день и в последний час переговоры завершатся благополучным образом. Наполеон решился, в то время как полномочные представители будут продолжать терять время в пустых обсуждениях форм, поручить Коленкуру сделать серьезное секретное сообщение Австрии, единственной державе, с которой были возможны прямые переговоры. Если подобный демарш увенчается миром, Наполеон был бы доволен, но только в том случае, если условия, которых он не хотел, будут удалены: он льстил себя надеждой добиться от Австрии и этого, но в последнюю минуту, когда перед ней встанет окончательный выбор между войной и миром.

Он предписал Коленкуру (в отношении Нарбонна тайна должна была сохраняться, чтобы переговоры получили еще более интимный характер) отправиться к Меттерниху, подойти прямо к нему и сказать, что он, Коленкур, желает использовать оставшиеся пять дней на то, чтобы убедиться в существе дела, особенно в том, что касается Австрии; что ее решительно спрашивают об условиях, на которых она вступит с Францией в переговоры или в войну; что ее настоятельно просят объявить эти условия с предельной точностью, чтобы на них можно было ответить с равной точностью и без промедления, ответить «да» или «нет». Герцог Виченский должен был заметить Меттерниху, до какой степени это сообщение секретно, поскольку о нем неизвестно даже Нарбонну; он должен был настаивать, чтобы оно осталось неизвестно также прусскому и русскому переговорщикам, и даже в том случае, если будет достигнуто согласие. Ведь и в самом деле, достаточно воспроизвести на официальных переговорах предложения, тайно обговоренные с Австрией на переговорах скрытых, чтобы заставить их принять, и, поскольку в конечном счете для переговоров осталось время не до 10 августа, а до 17-го, было возможно, в случае немедленного ответа на настоящее предложение и получения его 7-го, доставить Меттерниху сообщение о бесповоротном принятии Францией идей Австрии уже 9-го, неожиданно придав таким образом конгрессу, накануне его роспуска, серьезность и действенность.

К сожалению, обратившись, наконец, к Австрии с таким предложением, запоздалым, но не без надежды на успех, Наполеон прибавил к нему донельзя оскорбительную ноту. В ней открыто заявлялось, что формальные трудности, возведенные представителями воюющих держав, обнаруживают их истинные намерения – вовлечь Австрию в войну, воспользовавшись либо ее недобросовестностью, либо ее заблуждением, что было одинаково нелестно как для одних, так и для других. Нарбонн и Коленкур должны были совместно вручить эту странную ноту Меттерниху, а после ее вручения Коленкур должен был, застав Меттерниха одного и тайно заговорив с ним, сделать ему вышеуказанное предложение.

Содержавшие столь противоречивые приказы депеши, отбыв 5 августа из Дрездена, прибыли в Прагу 6-го, весьма удивили Коленкура и преисполнили его радости, смешанной с печалью, ибо он не чаял довести до благополучного завершения эти переговоры in extremis за недостатком времени. К тому же официальная нота заставляла его опасаться скандала, который весьма повредил бы успешности усилий. Нота, предназначенная для обнародования, оскорбила Меттерниха; но его удивление достигло предела, когда, после того как оба французских переговорщика его покинули, он вдруг снова увидел у себя Коленкура, доставившего важнейшее сообщение. Он выразил сожаления о том, что подобный демарш не был предпринят несколькими днями ранее, ибо тогда было бы возможно, не нарушая рекомендованной тайны, прозондировать Пруссию и Россию по некоторым деликатным пунктам и добиться примирения трудностей, которые вероятно разделят воюющие дворы. Тем не менее, поскольку у Австрии спрашивают о ее собственных условиях, которые она согласна подкрепить всем своим влиянием и принятия которых она решится потребовать от Пруссии и России, он намерен посоветоваться со своим повелителем и ответить в двадцать четыре часа.

И Меттерних отправился в город Брандейс, где в то время находился император Франц, нашел его весьма разгневанным официальной нотой от 6 августа и вызвал у него не меньшее удивление, рассказав о неожиданном демарше главного французского переговорщика. Император Франц и его министр задумались, было ли предложение Наполеона результатом силы или хитрости; обуздал ли он ради высоких целей свою гордость, чтобы прийти к согласию с европейскими державами, или же хочет спровоцировать членов коалиции на какое-нибудь чрезмерное требование, дабы предъявить его французской публике в качестве оправдания войны. Они признали, что в обоих случаях следует ответить без колебаний, ибо, если он желает мира, с ним длжно объясниться откровенно; если же пытается спровоцировать неприемлемое предложение, нужно его поразить, направив ему условия, уже давно выработанные, которые Франция наверняка не сочтет позорными. Было решено дать Наполеону знать об этих условиях, которые, к тому же, не стали бы для него новостью, потребовав сохранения тайны, которого требовал и он сам, и ответа в течение сорока восьми часов, ибо после вечера 10 августа времени уже не останется.

Меттерних вернулся в Прагу и доставил ответ Коленкуру, по-прежнему без ведома Нарбонна. Меттерних сказал, что его повелитель спрашивал себя, является ли это столь неожиданное и запоздалое сообщение Наполеона демаршем силы или хитрости; что если это демарш силы, как он предпочитает думать о своем зяте, то он обязан ему откровенным ответом; а если это демарш хитрости, то он также считает должным ответить, ибо доставленные им условия можно открыто признать перед всем миром и особенно перед Францией. И министр сделал устное заявление, которое позволил тотчас записать под диктовку и которое обладает такой важностью,