История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер

его запоздалом прибытии. Хотя он не терял надежды добиться какой-нибудь уступки от Меттерниха, но вовсе не надеялся добиться переноса Пруссии за Одер и даже в случае отмены этого химерического условия не думал, что сможет сохранить Наполеону Гамбург, протекторат над Рейнским союзом и, главное, Триест. Однако Коленкур считал вполне возможным убедить Меттерниха принять предложения Франции, оставив Триест Австрии и условившись о приостановлении соглашения по ганзейским городам, которое поставит их возвращение в зависимость от мира с Англией.

Он побежал к Меттерниху и нашел того грустным, взволнованным и сожалеющим о столь позднем его приходе. Меттерних не счел приемлемыми условия Наполеона, но дал понять, что при условии возвращения Австрии Триеста, восстановления Пруссии до Эльбы и упразднения Рейнского союза решение вопроса о ганзейских городах можно отложить до заключения мира с Англией. Однако, добавлял Меттерних, то, что мы могли навязать воюющим сторонам двадцать четыре часа назад, теперь от нас уже не зависит, и мы вынуждены предложить эти условия, не зная, удастся ли нам убедить их принять.

Между тем официальные переговоры не могли продолжаться, поскольку конгресс был распущен и Австрия официально объявила войну Франции. Прусский и русский полномочные представители удалились, и французским представителям было неприлично оставаться в Праге. Договорились, при условии согласия Наполеона, что Нарбонна отправят одного, постаравшись как-нибудь объяснить ему его отдельный отъезд, а Коленкур, напротив, останется ждать результата предложений Меттерниха государям Пруссии и России, которые должны прибыть в Прагу в ближайшие два-три дня.

В тот самый день, когда Австрия объявила конгресс распущенным и заявила о своем присоединении к коалиции, перемирие было денонсировано представителями воюющих держав, что назначало возобновление военных действий 17 августа. Возможность возобновить тайными путями переговоры, прерванные столь явным образом, почти равнялась нулю, и Наполеон повел себя так, как будто на них вовсе и не рассчитывал. Он предписал Нарбонну тотчас вернуться из Праги, ибо этот дипломат, будучи одновременно полномочным представителем на конгрессе и послом при австрийском дворе, не мог более оставаться при дворе, который только что объявил Франции войну. Коленкуру Наполеон разрешил остаться в Праге, но не в самом городе, а в окрестностях; он согласился, чтобы последние предложения были переданы Пруссии и России, но не от его имени, а от имени Австрии, которая представит их как свои, ибо, добавлял Наполеон, он считает ниже своего достоинства что-либо предлагать воюющим державам. Он послал Коленкуру формальные полномочия, но без какой-либо свободы действий для переговоров, объявив свои условия неизменными в отношении ганзейских городов, Рейнского союза и даже Триеста, который он хотел удержать при возвращении Австрии Иллирии. Это давало весьма слабые шансы добиться мира, поскольку Австрия не могла допустить подобных условий.

Но этот довод совершенно не тронул Наполеона. Его армейские корпуса были уже полностью готовы, с 11-го числа начали выходить из своих расположений, концентрироваться вокруг командующих и выдвигаться на линии, где им предназначалось сражаться. Старые корпуса отдохнули, были укомплектованы и пополнены. Организация новых подходила к концу. Кавалерия, хоть и молодая, вновь стала прекрасна и многочисленна. Укрепления Кёнигштайна и Лилиенштайна, Дрездена, Торгау, Виттенберга, Магдебурга, Вербена и Гамбурга были завершены или почти завершены. Обширные продовольственные запасы были собраны в тех пунктах, где в них нуждались. Дрезден был переполнен зерном, мукой, спиртным, свежим мясом и солониной. Все отправки ускорили и отдали приказ, чтобы 15-го не осталось ни одной транспортной повозки на дорогах Германии и ни одной лодки на Эльбе: тогда казакам нечего будет захватывать и они смогут грабить только страну, как написал Наполеон Даву. Сам он предполагал отбыть 15–16 августа и отправиться в Силезию и на границу Богемии, где ожидал увидеть начало военных действий. Впрочем, он ни в ком не оставил сомнений в возобновлении войны: написал в Данциг Раппу, ободрив и успокоив его относительно исхода новой войны, наделив чрезвычайными полномочиями, порекомендовав не сдавать крепость и пообещав разблокировать его в ближайшее время; то же самое сделал в отношении комендантов Глогау, Кюстрина и Штеттина. Затем Наполеон написал Даву в Гамбург и Лемаруа в Магдебург о том, что им надлежит быть начеку, что война вот-вот возобновится и будет ужасной, но что он в состоянии противостоять всем врагам, включая Австрию, и надеется менее чем за три месяца наказать их за недостойные предложения.

В эту минуту в Дрездене появился один из ближайших соратников Наполеона, из числа самых полезных в день сражения и вдвойне желанных в настоящих обстоятельствах и в военном, и в политическом отношении; то был король Неаполя. Помимо того что резервная кавалерия, способная представлять на линии тридцать тысяч всадников, нуждалась в командующем высочайшего достоинства, для Наполеона было подлинным облегчением удаление Мюрата из Италии. Мы знаем, что Мюрат, устав от ига Наполеона, обиженный его оскорбительным отношением и встревоженный участью императорской династии, подумывал присоединиться к Австрии и к посреднической политике этой державы, дабы спасти свой трон от всеобщего краха. Мы знаем также, что Наполеон, чтобы пополнить Итальянскую армию и подвергнуть испытанию неаполитанский двор, просил у зятя одну дивизию его войск, а Мюрат, состоявший в интриге с Австрией и желая к тому же сохранить всю свою армию под рукой, отказался выполнить его просьбу. Но Наполеон, действуя присущими ему методами, приказал послу Франции Дюрану де Марейлю потребовать от короля повиновения под угрозой войны. Советы жены и письма Фуше склонили Мюрата к решению повиноваться. Не желая половинчатого примирения, коль скоро он на него решился, он прибыл в Великую армию, чтобы возглавить кавалерию, приехав в Дрезден прямо накануне вступления в кампанию. Наполеон встретил его доброжелательно, притворившись, что забыл о происшедшем и не придал значения колебаниям родственника, сколь храброго, столь и изменчивого, словом, простив его, но с некоторым оттенком пренебрежения, который не укрылся от Мюрата.

Забрав его с собой, Наполеон отбыл в ночь на 16 августа в Бауцен, дабы быть на аванпостах за двадцать четыре часа до возобновления военных действий, не сохранив, очевидно, никакой надежды на то, что объединенные усилия Коленкура и Меттерниха приведут к миру. Надежда и в самом деле была слаба, как из-за самих условий, так и из-за столь прискорбно потерянного времени. Тотчас по получении последних сообщений из Дрездена Коленкур явился к Меттерниху, чтобы показать ему свои полномочия, представив тем самым доказательство, что ему дозволено вести серьезные переговоры, при условии, однако, что предложения следует представить от имени Австрии, а не от имени Франции.

Как бы то ни было, договорились, что по прибытии императора Александра и короля Пруссии в Прагу Меттерних сделает им от имени своего повелителя упомянутые предложения