Любовные письма с Монмартра - Николя Барро

В конце концов у меня опустились руки: я решил, что в ту роковую среду забыл сумку где-то в баре. Такой уж тогда выдался злосчастный день: все, что только могло пойти не так, шло не так, не говоря уже о моих разбитых иллюзиях.

В тот день я узнал, кто таскал мои письма – по крайней мере, последнее письмо. У меня случилась ужасная сцена с Катрин, и с тех пор соседка обходила меня стороной. Из-за этого скандала я забыл, что договорился с Софи пойти в кафе, и с тех пор я ее больше не видел. Она как будто сквозь землю провалилась. Я зашел тогда в лавку Александра, чтобы излить ему мою злость и досаду. Потом мы пошли в бар, потом в другой бар. И когда я ночью на заплетающихся ногах притащился к себе домой (Артюр в тот день был в гостях и остался там ночевать), оказалось, что маленькая коричневая сумка на ремешке куда-то бесследно пропала, а вместе с ней и квадратный конверт с серебристым диском.

На следующий день я искал ее где только можно: у Александра, в барах, где мы побывали, спрашивал даже в бюро находок в метро, предполагая, что обронил ее где-то. Я залезал под кровать, рылся в корзине для бумаг. И в какой-то момент решил, что это безнадежно. Последнее послание, от кого бы оно ни пришло, бесследно пропало. Мне казалось, что именно этот серебристый диск открыл бы мне все тайны.

Александр посмотрел на меня с жалостью и сказал:

– Хочешь знать мое мнение?

– Нет! – закричал я, уже не владея собой.

– Ты ничего не потерял. Во всяком случае, невелика потеря. Диск же был от Катрин: что на нем могло быть такое особенное? Будь доволен, что твой бумажник не лежал в этой сумке, – вот это была бы трагедия.

И вот сейчас, когда я уже не ждал, сумка вернулась, точно с неба упала. Я торопливо расстегнул ее.

– Диск там лежит, – спокойно сказал Александр. – Я проверял.

– Спасибо, успокоил, – сказал я. – Может, ты его уже и включал?

– Нет. Конечно же нет, – ухмыльнулся Александр. – Я подумал, что мы можем сделать это вместе, прямо на моем компьютере. Хотел бы я посмотреть видеопризнания Катрин. Это будет забавно.

– Даже не надейся, – сказал я, крепко прижав к груди маленькую сумку.

Что бы ни было записано на этом диске, он предназначался только мне. Я строго посмотрел на Александра, и он больше не настаивал.

– Ну что ж… – сказал он. – Полагаю, ты уже не собираешься идти с нами в джаз-клуб.

Я кивнул:

– Ты верно угадал.

– Тогда напиши мне хотя бы эсэмэску. Мне ведь тоже интересно знать, что там записано. Хочешь пари? Это от прекрасной соседки.

– Я больше не держу пари, – заявил я.

Никто еще не преодолевал путь от улицы Гренель до улицы Жакоб с такой быстротой. Я едва ли не добежал до бульвара Сен-Жермен и лишь на мгновение нетерпеливо задержался перед светофором, а затем пересек бульвар, не дожидаясь, когда загорится зеленый свет. Я пронесся по улице Бонапарта мимо кафе «Les deux Magots», за столиками которого, на улице, сидели туристы, наслаждаясь белым вином, вечерним солнцем и любуясь скромной старинной церковью аббатства Сен-Жермен-де-Пре, затем торопливо свернул на улицу Жакоб.

Еще пара шагов – и я уже был у дверей своего дома. Я набрал код на двери в подъезд, взлетел на четвертый этаж и трясущейся рукой вставил ключ в замочную скважину.

Затем я включил компьютер и, прежде чем вставить диск, заскочил на кухню за бутылкой вина. «За бокалом хорошего вина если не все, то многое можно перенести», – говаривал мой отец. Я отсалютовал ему бокалом, пробормотав: «Надеюсь, папа, что ты прав!» – и одним духом опорожнил его наполовину.

Я не имел ни малейшего представления, что меня сейчас ожидает, но меня охватило чувство, что это будет что-то важное.

Сосредоточенно, как Орфей, внимающий откровениям, льющимся из радиоприемника черного лимузина, я засел перед компьютером. Что появится на экране? Неужели и впрямь Катрин, решившая таким образом признаться мне в любви? А вдруг на экране возникнет лицо Элен и я услышу ее привет из иного мира? Неужели моя жена настолько все предусмотрела, что сделала перед смертью запись, поручив кому-то, например Катрин, передать мне в будущем этот фильм.

Как зачарованный, я не отрываясь глядел на экран, но он оставался черным.

И вот послышались первые звуки колокольчиков, к которым вскоре присоединились басы. Затем голос, похожий на голос Норы Джонс[67], запел песню, которую я раньше никогда не слышал. Голос был приятный и богатый оттенками, бархатный, с небольшой хрипотцой, низкий, и в то же время в нем слышалось что-то детское.

Песня называлась «Secret Heart», и я слушал ее снова и снова, пока не понял весь текст.

Речь в песне шла о скрытном сердце мужчины, и вкрадчивый, несколько ломкий голос певицы спрашивал, из чего сделано это сердце, почему оно такое робкое, не страх ли им движет – страх перед тремя простыми словами. И все строфы заканчивались призывом: В чем беда? Что тебе мешает? Пусти ее в свое сердце!

Особенно взволновали меня такие слова:

Человек, к которому обращены эти слова, очевидно, пытался скрыть свои чувства, хотя, как ни парадоксально, именно эту тайну он больше всего жаждал поведать. И заканчивалась эта строфа словами: «Давай же, скажи ей, что ты чувствуешь!»

Это была прекрасная песня о потаенной любви, о страхе и гордости, которые ты испытываешь, но еще о том, что нужно открыть свое сердце и любимому человеку.

Я попытался узнать что-то про певицу: ее звали Лесли Файст, и она была канадка, вот, собственно, и все.

Я записал текст и перечитал его, предложение за предложением, одновременно слушая песню, мелодия которой уже запала мне в память.

Смысл песни, казалось бы, однозначен. Но как мне следовало трактовать это послание? Оно выражает чувства той, что подложила в мой тайник этот диск? Или содержащийся в песне призыв относится ко мне?

О чем речь – о том ли, что скрывает мое сердце, о моих сокровенных чувствах, которые я не решаюсь выразить? Или о моих тайных письмах?

Кого я должен пустить в свое сердце, кто она?