Любовные письма с Монмартра - Николя Барро

– И все оттуда услышала?

Она кивнула:

– Ты так возмущался из-за писем и все время повторял: «Это личное, личное!» И тут я сама ужасно испугалась – вдруг поняла, что наделала. Уж если ты мог так беспощадно отругать старую знакомую, то что же будет со мной, если ты обнаружишь, что я вот так без спросу взяла и прочитала твои письма? – Она взглянула на меня. – И тут мой хорошенький карточный домик, который я строила для нас, в один миг развалился. А потом ты еще сказал, что я просто случайная знакомая с кладбища.

– Да, – кивнул я горестно. – Я так жалею об этом, Софи! Я пожалел, едва произнес эти слова. У меня просто нервы сдали из-за того, что Катрин все приставала ко мне со своими вопросами. – Я взял Софи за руку. – Никогда, Софи, ты не была для меня просто случайной знакомой, – добавил я тихо.

– Да, я поняла. Теперь-то я знаю. Но услышать эти слова из твоих уст было для меня большим шоком.

– И ты со страху сразу свалилась с дерева.

– Нет-нет, – заулыбалась Софи. – Если бы я свалилась с дерева, как переспелое яблоко, вы услышали бы, правда? После того как ты ушел, такой сердитый и хмурый, я еще немного посидела на ветке. Как же у меня было скверно на душе! А когда наконец решила слезть, неловко соскочила и при падении подвернула ногу. Было так больно, как будто лодыжку сломала. А до этого ты еще сказал, что вообще больше никогда не влюбишься. – Прижав руку к сердцу, Софи скорчила уморительную гримаску. – Я проревела весь вечер.

– Ох! – вздохнул я, представив себе, как Софи ковыляет по дорожке кладбища. – И впрямь для нас выдался тяжелый денек. А потом?

– Потом я несколько недель не ходила на кладбище. На ногу было не наступить, и ни о какой работе нечего было и думать. У меня было много времени над всем поразмыслить, и я совсем приуныла. Пока…

– Пока ты не нашла мое последнее письмо к Элен.

– Да. – Она кивнула, и ее лицо просветлело. – И я была так счастлива, прочитав, что ты по мне скучаешь. Что ты в конце концов все-таки влюбился. В меня! – Она наморщила лоб. – Но тут я вспомнила, что ты ведь еще не знаешь, кто на самом деле забрал твои письма, и мне вдруг сделалось так страшно, что ты меня не простишь! – Она смущенно подергала свое платье. – Ты ведь правда больше не сердишься на меня, Жюльен? Знай, я все это делала только из любви к тебе. Я люблю тебя, Жюльен!

Она повернулась ко мне, и я растроганно вспомнил, как увидел ее лицо в первый раз. Она сидела на стене ограды и смотрела на меня сверху, а я сначала принял ее за какого-то кобольда. Я вспомнил нашу ночную прогулку по Монмартру, этот магический час, пока наши дороги не разошлись, и как я смотрел ей вслед с некоторым сожалением. Уже тогда у меня зародилось предчувствие, какая-то мысль или желание, которое я не решился додумать до конца.

Я порывисто обнял ее.

– Ах, Софи! – прошептал я, зарывшись лицом в ее волосы. – Как же я надеялся, что это окажешься ты!

Потом, когда Софи уже спала в моих объятиях, я еще долго смотрел в темноту, которая в ту ночь не была сплошным мраком, потому что в окно падал серебряный луч, и я подумал: жизнь бывает печальной и забавной, страшной в своей несправедливости и вдруг снова оборачивается чудом.

И она несказанно прекрасна.

На знаменитом холме Монмартр в центре Парижа, где на площади Тертр вокруг уличных художников, выставляющих свои сомнительного достоинства творения, толпятся туристы, где весной по оживленным улочкам гуляют, взявшись за руки, влюбленные, а устав, присаживаются на ступеньках базилики Сакре-Кёр отдохнуть и полюбоваться раскинувшимся перед ними городом, пока он, розовея в последних лучах заката, не погрузится в ночную тьму, – так вот, на этом холме есть еще и свое кладбище. Это кладбище очень старинное, с многочисленными дорожками и широкими тенистыми аллеями, укрытыми развесистыми кленами и липами, и у каждой дорожки, как у настоящих городских улиц, имеется свое название и нумерация. В этом маленьком городке очень тихо. Среди тех, кто здесь похоронен, есть и знаменитости, а есть и совсем неизвестные. Есть могилы с великолепными надгробиями и статуями ангелов, облаченных в длинные каменные одеяния, они стоят, простирая руки и устремив взор к небесам.

На кладбище входит темноволосый мужчина. Он ведет за ручку маленького мальчика и останавливается у ничем не знаменитой могилы. Тот, кто в ней похоронен, ничем не прославился. Это не писатель, не музыкант или художник. И даже не дама с камелиями. Просто человек, которого очень любили.

Однако ангел на бронзовой плите, помещенной на мраморный постамент, – один из самых красивых на кладбище. Женская фигурка, обернувшаяся назад с серьезным, может быть, даже философским выражением на лице; длинные волосы взвились, точно подхваченные дующим в спину ветром.

Мужчина немного постоял у могилы. И все это время до него доносился детский смех: за воротами его дожидалась молодая женщина с ребенком.

Погода пока еще теплая, но лето уже кончается. В воздухе, трепеща крылышками, мелькнула бабочка и, покружив, села на могильную плиту и замерла, сложив крылышки.

Мужчина достал из сумки письмо. Это последнее из тридцати трех писем, которые он написал жене. Положив письмо в тайник, он закрыл дверцу. Отступив на шаг, он бросил последний взгляд на бронзового ангела, лицо которого имеет знакомые черты, и положил на могилу букет роз – наверное, самый большой из всех, какие лежат на кладбище Монмартра.

– Ты была такая мудрая женщина, Элен, – говорит он с немного печальной улыбкой. – Я-то знаю, что это ты все устроила, чтобы выиграть пари. Я знаю тебя, Элен. Ты не умеешь проигрывать. Это у тебя было всегда.

Он постоял еще немного, глядя на отрешенное лицо прекрасного ангела. На долю секунды мужчине показалось, что ангел едва заметно улыбнулся. Мужчина говорит: «Au revoir[70], Элен!» – и с улыбкой уходит, направляясь по дорожке к воротам.

Все случилось для него нежданно-негаданно, как вообще приходит к человеку счастье или любовь. А между тем то и другое всегда где-то рядом. Теперь он это узнал.

У ворот его ждут сынишка и любимая женщина. Они берутся за руки и идут навстречу ясному дню.

Мужчину зовут Жюльен Азуле.

И Жюльен Азуле – это я.