Архив еврейской истории. Том 13 - Коллектив авторов -- История

В обоих сюжетах Златопольский предстает как человек, не слишком хорошо разбирающийся в людях: ведь свои услуги партии предлагают абсолютные юнцы, хотя и близкие к «Народной воле». Вероятно, народоволец действительно мечтал о новом ангеле-хранителе партии в Департаменте полиции. Увлекающийся человек, он будто не отдавал себе отчета в том, какую опасность представляли организации подобные связи. Здесь приходится согласиться со словами Стефановича в его образной характеристике Златопольского: «Вездесущий, всесведущий — но не на далеком пространстве»[425].

Двухлетняя жизнь Златопольского на нелегальном положении не могла не давать о себе знать. Несмотря на то что Тихомиров называет его «человеком действительно ловким»[426], эта ловкость и неуловимость таяла тем быстрее, чем скорее арестовывались товарищи по ИК. Поддерживающая связи с ним буквально накануне ареста Осмоловская писала, что он пренебрегал всякими мерами предосторожности при встрече с ней, тогда как она предупредила: за ней наверняка следят шпионы Судейкина. «Она побывала в руках у Судейкина и уже воображает себя целым Исполнительным комитетом! <…> Забыла, что я же разъяснял ей, что такое нигилист, социалист и так далее. Эх вы, дитю!..» — говорил он ей. Осмоловская также отмечала, что во время тех двух встреч Златопольский казался ей странным: усталым и нездоровым[427]. Было очевидно, что народоволец не только легкомысленно себя ведет, но и, по всей видимости, утомлен долгой жизнью на нелегальном положении, постоянными разъездами по партийным делам. Приходится признать долю справедливости в такой характеристике Дейча: «Хотя с течением времени Златопольский стал вполне серьезным, дельным и даже крупным революционером, все же он, кажется, от некоторой рисовки и напускной важности <…> окончательно не отделался»[428].

Описанная легкомысленность по отношению к конспирации привела к тому, что 19 апреля 1882 года Златопольского арестовали в Москве на Малой Лубянке. Смотритель Пречистенского полицейского участка сообщал, что арестованный назвался Култашевым, а затем при записи в арестную книгу — симферопольским мещанином Яковом Мартыновичем, тогда как 21 апреля — обер-офицерским сыном, бывшим канцелярским служителем Константином Николаевичем Боголеповым[429]. Проживал он в меблированных комнатах Трузе, квартире 33, по Армянскому переулку, в доме Грачева. По словам коридорного, каждый день арестованный выпивал стакан кофе и часов в 11–12 уходил, возвращался в полночь или в час ночи, ночевал всегда дома. Никто из посторонних у него не появлялся, ключ от комнаты он всегда оставлял в швейцарской. Из вещей у него был только небольшой черный шагреневый чемодан и сумка через плечо. Ему регулярно приносили газету «Русский курьер». 23 апреля 1882 года арестованный уже был доставлен в Департамент полиции[430].

1 мая Боголепов сознался, что он — Савелий Златопольский, живущий на нелегальном положении с весны 1880 года, после того как был оговорен Гольденбергом. Он признал свою принадлежность к «Народной воле»[431]. Брат Яков и сестра Сарра признали в арестованном своего брата[432], причем Яков сообщил, что несколько лет назад он слышал от брата Александра: «…упаси бог того признать в какой бы то ни было карточке Савелия, потому что тому грозит смерть»[433]. Сам же Александр брата по фотографии не признал[434].

На следствии Златопольский вел себя достойно, о себе рассказывая только то, что известно следствию, а о товарищах вовсе отказываясь давать показания. Себя, как и полагалось, он членом ИК не признал, всячески отрицая свое значение для партии. Только по мере предъявления ему показаний других народовольцев он начинает подтверждать или опровергать ту или иную информацию. Так, он до последнего отвергает правдивость показаний Гольденберга о его, Златопольского, осведомленности о готовящемся покушении на императора, что неудивительно: ведь одно это грозило ему смертной казнью. Большой интерес представляет пространное показание от 4 мая 1882 года, где народоволец раскрывает свои политические взгляды и задачи партии, как они ему видятся.

1 мая 1882 года Златопольского перевели в Трубецкой бастион Петропавловской крепости[435]. Ко времени его заключения здесь относится установление сношений заключенных с волей через тюремного «голубя» — жандармского унтер-офицера Ефима Провоторова. Эти связи были раскрыты 2 мая 1883 года, по всей видимости, благодаря провокаторской роли Сергея Дегаева[436]. Когда 2 мая в камере арестованного народовольца Льва Златопольского произвели обыск, то обнаружили записки и чистые листы папиросной бумаги. Провоторов явился с повинной, предъявив сохраненные им записки. Он показывал, что никакого вознаграждения за это ему не обещалось. Естественно, он старался объяснить свои мотивы не простой корыстью, а желанием войти в доверие к революционерам и выявить их сообщников, а затем донести начальству[437].

Все началось весной 1881 года. Народоволец Сергей Мартыновский уговорил Провоторова, дежурившего в его камере, отнести записку в Технологический институт и передать одному студенту. Однако Мартыновского скоро перевели из бастиона. Провоторов передавал записки другим заключенным, но не получал ответа, пока его не направили дежурить в камере Льва Златопольского. В октябре 1882 года тот предложил Провоторову передать записку своему брату Савелию, что и было сделано. Сначала записки передавались только внутри тюрьмы, их содержание частично было зашифровано, сам унтер в записках назывался «ангелом». Савелий расспрашивал Провоторова о происходящем в крепости; по словам последнего, он и сам много знал: кого привезли, кто еще из государственных преступников здесь содержится, расспрашивал о Романенко и Борейше, называя их предателями. В ноябре Савелий Златопольский предложил жандарму отправиться в Архиерейский переулок и пройти по его правой стороне, обвязав пальцы левой руки белым платком. Так завязались сношения заключенных бастиона с волей, продолжавшиеся около полугода. Провоторов за это время заработал более 200 рублей[438].

Следствие располагало тремя записками, которые Златопольский посылал на волю. Кому именно они адресованы, установить не представляется возможным, но первая точно адресована мужчине, а остальные — женщине. Третья (и, возможно, вторая) записка, судя по всему, была адресована жене Златопольского. Вообще личная жизнь революционера не вполне ясна. Он показывал, что не женат, но в то же время имеются сведения о том, что сестра народоволки Фанни Морейнис Мария имела фамилию Златопольская[439]. Это заставляет думать, что именно она была супругой Савелия Златопольского. Одновременно следствию удалось установить, что все записки проходили через некую Ольгу Васильевну Урсу. Согласно показаниям свидетелей, Урсу сильно волновалась при получении записок, краснела, а один раз даже упала в обморок, что заставляло получавших для нее записки думать, что арестант, находящийся в крепости, — близкий ей человек[440]. Урсу более известна под своей девичьей фамилией — Дылева. Именно при ее посредстве поддерживались связи Златопольского с волей[441].