Избранник ада - Николай Норд

– Вода – как вода. Да хрен с ней, с водой энтой, потом крышу проверю еще разок, ты лучше-ка скажи, как тебе чувиха – ништяк!? – радушно развел морячок руки с елейной улыбкой. – Жопастенькая! Вот тебе мой достойный подарочек, брателло. Пользуйся!

Меня так всего перекособочило от этого неожиданного роскошного подарка, будто я раздавил зубами целый лимон:

– Ты что, совсем охренел, Вася!? Да с подзаборной свиньей из помойной лужи приятнее иметь дело, чем с этой твоей сранью. По-ользуйся! Пользуйся сам нахрен!

Василий был ошеломлен моим отказом не меньше, чем я его подарком. Он воззрился на меня так, словно увидел перед собой недалекого лодочника, который отказывается от предложенной ему бесплатно новой моторной лодки, взамен его старого, дырявого каяка. Он почесал на голове черную копну лоснящихся сальных волос, приводя свои мысли в порядок, и только потом согласился со мной:

– А, пожалуй, и попользуюсь…

Морпех приспустил свои штаны и вывалил оттуда свое достоинство, похожее формой и расцветкой на жирную личинку майского жука. Помяв его в ладони, он увеличил его до приличных размеров и привел в рабочее положение. Потом, обхватив Катьку за бедра, поставил ее на карачки, при этом голова тетки не изменила своего положения на подушке, оставаясь на ней все так же боком, но теперь только с извернутой шеей, будто ей открутили голову, что, впрочем, не повлияло на ее безмятежный сон. Затем Вася изловчился и резко, до упора, с чавкающим звуком, запихал свое приспособление в ее тощее тело, звонко шлепнув своими бедрами по Клавкиному заду. Он смачно при этом крякнул, оттянулся назад, чтобы повторить свой бронебойный прием, но тут тетка издала короткий и звонкий звук, похожий на кваканье болотной лягухи в свадебный сезон и свинтилась с Васиного болта. Она вскочила на ноги, очумело соображая: что тут и кто? При этом, почти бесцветные, глаза ее затравленно заметались, словно пойманные сачком две бабочки-капустницы. Потом, зажав рот рукой, Клавка мухой вылетела из дома, напоминая своими движениями бреющий полет кукурузника, ведомого пьяным, в муку, летчиком.

Мне стало от всего этого так омерзительно и дурно, что я выскочил во двор вслед за Клавкой, услышав вдогонку недоуменный возглас Василия:

– Вы чо все? Куда, куда вы все!?

Я забежал за угол дома, чтобы дохнуть свежего воздуха и предотвратить подкатывающую к горлу тошноту. В огороде увидел, стоящую в позе прачки и рыгающую Клавку, распугавшую разгуливавших там куриц. Появился и Василий, застегивающий на ходу ширинку.

– Чо не так-то, Колек?

– Да все путем, Вася, – успокоил я своего благодетеля, с трудом подавив тошноту. – Только мне уже пора. Наливай-ка мне козлячьей мочи, да я пошел.

– Щас-щас, пойдем в сарай, давай – посмотрим чо там, как дела.

Я поплелся в сарай вслед за морпехом. Там я обнаружил Чертика стоящего передними ногами в корыте по копыта в моче. Голова его, с закрытыми глазами, свесилась на грудь в сонной дреме. Тазик с пивом, стоявший перед его мордой, был пуст и вылизан досуха. Вася, ухватив козла снизу обеими руками, выпнул из-под него корыто. Поставив, по-прежнему, спящее животное на землю, он спросил меня озабоченно:

– Куда нальем мочи? В трехлитровую банку? Тут литра два свободно будет – хватит тебе на полив цветов.

– Нет, столько мочи мне ни к чему, Вася. Ты найди дома какую-нибудь небольшую баночку из-под лекарства, но только, чтобы она с хорошей пробкой была, чтоб не выливалась, туда налей.

– А не мало будет?

– Хватит, ну ее нахрен…

– Ладно, пойду в хату, поищу.

Мы вышли из сарая и тут моряк, схватив меня за локоть, подвел к его стене.

– Вот тут, Колек, этот самый лешак чесал себе спину. – Вася пальцем указал на место на горбыльной накладке. – Тут он бо-ольшой клок своей шерсти оставил. Теперь уж не осталось, поди, ничо.

Вася пошел в избу, а я остановился и стал подробно разглядывать горбыльные стыки на сарае в указанном Василием месте. Тщательно исследовав доски, я обнаружил пару жестких, чуть вьющихся волосин. Я узнал их: такие же были в медальоне Софьи! Мало того, я тут же припомнил, что клок точно таких же волос я, когда-то давно, в раннем детстве, собрал на завалинке шестой бани, когда встретил там «бабая». Эти волосья я хранил дома до сих пор. Странные встречи с этими волосьями выстраивались в какую-то цепочку, закономерность построения коей я не мог постичь. И я задумался.

Мои раздумья прервал Василий, толкнувший меня в бок:

– О чем твоя мысленная трудоспособность, Колек? Вот твоя моча.

Я выдернул волосья лешака из горбыльной щели и, положив их в спичечный коробок, обернулся к Василию.

Морячок протягивал мне малюсенькую двадцатимиллиметровую баночку с желтоватой жидкостью, запечатанную резиновой крышечкой с этикеткой «Муравьиный спирт».

– Слушай, Вася, для такого удоя и стакана пива было бы много, – сказал я, хотя и был вполне удовлетворен количеством козлиного продукта.

– Ты сам сказал – найди баночку из-под лекарства малэньку. Вот я и нашел, у меня их много таких осталось. Этот спирт для наружного применения назначен, но и внутрь идет знамо как хорошо. А что: купишь, бывало, двадцать баночек – почитай литр водки, а такая баночка по двадцать две копейки штучка стоит. Двадцать баночек – четыре сорок. А литр водки – шесть с лишком. Вот и скажи на милость: есть ли выгода? То-то и оно! – назидательно проговорил Вася. – Жаль тока, что аптеки быстро про нашу хитрость разузнали, теперь тока две штуки на руки дают. А разве ж с такого мизерного количества можно привести в порядок больную голову, скажи на милость?

– Ты вот что мне лучше ответь, ты хоть эту посудину-то помыл?

– Обижаешь, Колек! Не тока помыл, но и чистой тряпицей вытер до умопомрачительного блеска, – искренне заверил меня Вася.

Я благосклонно принял склянку из рук Василия и сунул ее в наружный карман пиджака.

– Ну, ладно, все путем! Принеси-ка мне пальто из хаты, – сказал я, заметив, что слегка оклемавшаяся Клавка теперь, загородив проход в избенку, сидела на крыльце, подперев всклоченную голову сухими кулачками, и бессмысленно смотрела куда-то вдаль больными, с похмелья, водянисто-серыми, припухшими глазками.

– Шас, Колек, мигом.

Василий обернулся в пару секунд и помог мне надеть пальто, словно швейцар в ресторане, придерживая его за моей спиной за плечики.

– Ну, что Вася, прощай! – протянул я руку заметно погрустневшему морпеху.

Вася вяло ее пожал и вдруг, подпрыгнув, поцеловал меня в щеку.

– Ты что, Вася, сдурел? Я тебе баба какая, что ли? – оскорбленный его выходкой, я тщательно стал оттирать платочком, оставленные им на моем лице слюни.

У Василия глаза наполнились слезами, губы его задрожали и он, совсем как малый ребенок, растирая по лицу кулаком эти наворачивавшиеся слезы, проговорил дребезжащим голосом: