Гаттак - Евгений Ильичёв

самолюбие и уверенность в себе были сейчас растоптаны. Он понятия не имел, что теперь делать и как вести свою игру.

Самое ужасное из того, чего опасался Гаттак, могло случиться сегодня же. Массер не дурак и понимает, насколько важен ребенок-связной для сопротивления. Никто не знает, почему именно Виолла стала этим связным, но факт остается фактом — она единственная, кто потенциально будет контактировать с подпольем. Да что там, уже контактирует. Дурацкая кроличья лапка — живое тому доказательство. Точнее, мертвое.

Корра не понимала, что происходит, она замерла посреди комнаты и пристально смотрела на мужа.

— Ничего не хочешь сказать? — неуверенно начала она.

Гаттак помотал головой.

— Не сейчас, Корра, — он вдруг поднял на супругу взгляд и спросил. — Как урок?

— Дети уже знают, что ты вернулся. Все утро галдели наперебой. Хотя младшим, как мне показалось, этот факт как шел, так и ехал. Хотя это и не мудрено — ты у них не ведешь. И кстати, у тебя урок через пятнадцать минут. Ты пойдешь? Если нет, тебя Боров с говном сожрет, не поморщится.

— С Виоллы глаз не спускай! — внезапно перескочил на другую тему Гаттак. — У нас проблемы. Серьезные.

— Ее могут забрать? — догадалась Корра.

— Да. Мне пришлось рассказать о ней Массеру.

— Вот же гадство! — шепотом ругнулась Корра. — И что мне делать, если они за ней явятся?

— Ничего. Меня сразу зови. Сама не лезь, о тебе никто не догадывается. Они думают, что ты мое прикрытие, не более того. Просто наблюдай за ней, ладно? Это важно.

— Хорошо, хорошо! — подняла руки Корра. Гаттак сейчас был на взводе, девушка впервые видела его таким. — А если не придут, что мы делать будем?

— Мы? — Гаттак наконец-то собрался с мыслями. — Мы ничего не будем делать. Я буду.

— А я не должна хоть как-то поучаствовать? — возмутилась девушка.

— Поучаствовала уже, — буркнул Гаттак, собираясь на урок и запихивая в свою сумку нужные учебники.

Корра закатила глаза:

— Господи, да сколько мне теперь извиняться за свою оплошность? Я, между прочим, жизнь тебе спасла! Ты вообще мне обязан, но что-то я ни разу не услышала от тебя «спасибо, дорогая». Хам, как есть хам! — она начала распаляться. — И вообще, во всем виноват ты сам!

— Я? — резко встал на ноги Гаттак и подошел к Корре вплотную. В этот миг ему страсть как хотелось ее придушить.

— Да, ты! Если бы ты хоть на грамм доверял мне и сразу посвятил в свои дела, я бы и пальцем о палец не ударила бы, чтобы вытащить тебя из того подвала. Только сдается мне, шансов на то, чтобы спастись, у тебя не было, а план твой был полным днищем. Ты бы сейчас или червей кормил, или с пережаренными мозгами у своей ненаглядной Марши слюни пускал на коленках.

Гаттак злобно сверкнул глазами, но отвечать не стал, лишь скрипнул зубами и вышел вон из комнаты, оставляя Корру наедине с ее негодованием.

«Вот послал же Бор, прости господи, дуру на мою голову!»

Парень стремительно вышел из учительского корпуса и направился в школу. На свежем воздухе голова немного прояснилась. В здание школы Гаттак заходить пока не стал, время еще позволяло. Вместо этого он напустил на себя задумчивый вид и принялся бродить по тропинкам школьного сада.

Нужно было придумать новый план. Четкий, строгий, чтобы никакая Корра его больше не изгадила. Нельзя было отдавать девчонку Массеру, это было очевидно. Но что делать, если за ней действительно придут?

Гаттак сильно сомневался, что Массер будет играть в разведку. Не так клирики сотканы, не по тем лекалам, не станут они устраивать ловлю на живца. Таким образом они ничего не добьются, и Массер понимает это. Ну, выйдет после этой долбаной кроличьей лапки с Виоллой на связь один из подпольщиков. Может, даже сюда, в школу, ночью сунется. Ну, поймает его Массер. Кстати, далеко не факт, что живым поймает, но это ладно. Допустим, поймает. И что ему с одного подпольщика? Нет, не будет старший клирик так рисковать. Он эту Виоллу к себе заберет, и вот тогда у него на подпольщиков рычаг давления будет вполне себе серьезный. Раз уж именно с ней повстанцы на связь вышли, стало быть, она им нужна. Выходит, непростой это ребенок, и оставлять этого непростого ребенка тут, в школе, Массер явно не рискнет.

Но в таком случае Гаттаку срочно нужно было действовать. Нужно было просчитать все собственные варианты, постараться предугадать, к чему каждый из них приведет, и выбрать самый оптимальный.

Решение пришло одновременно со школьным звонком. Да, план был беспрецедентно дерзким, но иного варианта Гаттак просто не видел. Нужно бежать. Хватать девчонку и бежать из школы, из города. Туда, в Пустошь. Да, рискованно. Да, будет погоня. Кроме всего прочего, был велик шанс просто сгинуть в этой самой Пустоши, так и не встретив никого из сопротивления. Но то был единственный расклад, при котором Виолла не достанется Массеру, а Гаттак сможет выйти наконец на подполье.

Решено. Именно с этими мыслями он и вошел в класс к своим подопечным, встречаемый дружным улюлюканьем и радостными выкриками.

Глава 21

Провокатор

Гаттак не помнил себя до внедрения. Высшие появляются на свет совсем не так, как это делают низшие. Они выходят не из чрева матери, а из инкубаторов, которые создал великий Бор, еще будучи человеком. Это всем известно. Высшим неведомы детские болезни, они никогда не испытывали мучений прорезывания зубов, смены прикуса, они не сосали материнской груди, не слышали колыбельных, не ходили в школу. Они рождались уже готовыми членами общества со сформированными базовыми социальными навыками. Речь, письмо, личная гигиена, пищевые привычки, условные и безусловные рефлексы, социальные ориентировки и установки, повиновение старшим, элементарное представление об окружающем мире — все это уже было в голове новорожденных высших. По меркам зрелых высших этих навыков и умений едва ли хватало, чтобы считаться полноценным членом общества, но в сравнении с путем, который проходили от утробы матери ко взрослому человеку низшие, эти «новорожденные» были на голову выше.

Сразу после своего появления на свет высший попадал в распределитель, где и определялась их дальнейшая судьба. Новорожденному присваивали имя и направляли в профильную школу. Эти школы не были похожи на ту, в которой сейчас работал Гаттак. Если не сказать больше — эти школы отличались в корне. По сути, на начальном этапе социализации высшие представляли собой идеальную заготовку, своего рода алмаз, огранкой которого и занимались кураторы в этих школах. Гаттак, к примеру, после своего рождения попал в военную школу, после окончания которой получил звание «кандидата» и направление в общее военное училище. Корра же оканчивала музыкальную школу и только после этого была направлена в военное училище. Почему ее судьбой распорядились именно так — одному Бору известно. Их жизненные пути пересеклись уже на этапе высшего специалитета в разведшколе, там же их и поженили, хоть и обосновали это необходимостью создания легенды-прикрытия. Гаттак не был против — другие высшие, по сути, находили свое семейное счастье точно таким же путем. За них решали их руководители, а им, в свою очередь, спускали эти назначения на создание семьи высшие клирики. Считалось, что именно Бор решает, кому с кем строить семейную ячейку общества. И до сегодняшнего дня Гаттаку такой принцип формирования пар казался абсолютно нормальным.

Сейчас же, просто глядя на взаимоотношения своих учеников, он понимал, как сильно высшие обделены свободой воли. У них, по сути, отобрали то единственное, что отличает высших от низших — право на выбор и право на ошибку. Парень опять начал задавать себе неудобные вопросы. В чем тогда смысл жизни, если твоя жизнь тебе не принадлежит? Если все важные в жизни решения за тебя принимают Бор и клирикторат, то чем тогда ты отличаешься от тех же роботизированных автономных систем, патрулирующих бесконечные тоннели Пустоши? Если все в твоей жизни, начиная от выбора профессии и заканчивая количеством рожденных тобой детей от назначенной тебе женщины, регулируется системой — в чем смысл твоего существования? Почему тебя обделили правом выбора и назвали такую жизнь жизнью высших? А эти дети, эти, по сути, рабы системы имеют возможность жить так, как им хочется — дружить, любить, ненавидеть. Не по указке, а по собственной воле. Они даже в детстве имеют прав и свобод больше, нежели имел