Эхо прошлого - Диана Гэблдон

четкие темные следы, по которым я шла за ним вверх по склону. Холодные пахучие иголки пихт и елей касались моей юбки, и я прислушивалась к звенящей, словно колокол, тишине.

Я подумала, что если случаются ночи, когда ангелы сходят на землю, то пусть сегодня будет одна из них.

* * *

При свете дня и в хорошую погоду до хижины Бердсли было около часа ходу, но страх ускорил мой шаг, и Джо — по голосу я решила, что это именно он, — с трудом поспевал за мной.

— Когда у нее начались схватки? — спросила я.

Трудно представить, но первые роды Лиззи оказались стремительными: она родила малыша Родни совершенно одна и очень легко. Я не думала, что сегодня ночью нам так же повезет, но невольно представляла, как мы приходим в хижину, а Лиззи уже качает младенца, который без всяких затруднений выскочил наружу.

— Недавно, — задыхаясь, выдавил Джо. — У нее внезапно отошли воды, когда мы все были в постели, и Лиззи велела, чтобы я срочно привел вас.

Я постаралась не заметить этого «все в кровати», в конце концов, он и/или Кеззи вполне могли спать на полу, но семейные отношения Бердсли были буквальным воплощением двусмысленности; и все, кто знал правду, не мог думать о них, не представляя…

Я даже не стала спрашивать, с каких пор они с Кеззи оба живут в хижине. Судя по тому, что сказал Йен, близнецы жили там все это время. Учитывая обычные условия жизни в глуши, никто бы и глазом не повел, узнав, что супруги живут в одном доме с братом мужа. Население Фрэзер-Ридж считало мужем Лиззи Кеззи, и, собственно, так оно и было. Но после ряда хитроумных махинаций, которые до сих пор меня изумляют, Лиззи вышла замуж и за Джо, однако по приказу Джейми все семейство Бердсли держало это в секрете.

— Ее папаша тоже придет, — сообщил Джо, выдыхая белое облачко. Тропинка стала шире, и он поравнялся со мной. — И тетушка Моника. Кеззи пошел за ними.

— Вы оставили Лиззи одну?

Словно защищаясь, Джо неловко втянул голову в плечи.

— Она сама так велела, — просто сказал он.

Я ничего не ответила, но ускорила шаг и, только почувствовав острую боль в боку, пошла медленнее. Если Лиззи не истекла кровью после родов и с ней не случилось какого другого несчастья, пока она была одна, то помощь «тетушки Моники» — второй жены мистера Уэмисса — будет весьма кстати. Моника Берриш Уэмисс, немка по происхождению, плохо и весьма оригинально говорила по-английски, но обладала безграничной храбростью и здравым смыслом.

У мистера Уэмисса тоже имелось мужество, хотя и неприметное. Он вместе с Кеззи ждал нас на крыльце, и сразу стало ясно, что именно тесть поддерживает зятя, а не наоборот. Кеззи заламывал руки, переминался с ноги на ногу, а худенький мистер Уэмисс, положив ладонь на плечо молодого человека, наклонился к нему и тихо бормотал что-то утешительное. Увидев нас, они обернулись и с надеждой расправили плечи.

Из хижины донесся долгий низкий вой, и мужчины застыли, словно на них из темноты внезапно выскочил волк.

— Судя по звуку, все идет как надо, — мягко сказала я, и мужчины разом выдохнули.

Мне хотелось рассмеяться, но я сдержалась и распахнула дверь.

— О-ох, — простонала Лиззи, выглянув из кровати. — О, это вы, мэ-эм! Слава богу!

— Бог благодарить, да, — невозмутимо согласилась тетушка Моника, которая стояла на четвереньках и протирала пол тряпкой. — Надеюсь, теперь недолго.

— Я тоже надеюсь, — морщась, выдавила Лиззи. — А-А-А-Р-Г-Х!

Ее лицо покраснело и перекосилось от боли, раздавшееся тело выгнулось дугой. Казалось, Лиззи не готовится стать матерью, а страдает от острого приступа столбнячных судорог, но, к счастью, схватка оказалась недолгой, и женщина, тяжело дыша, мешком повалилась на постель.

— В прошлый раз было не так, — пожаловалась она, приоткрыв один глаз, пока я прощупывала ее живот.

— Каждый раз бывает по-разному, — рассеянно ответила я.

Один быстрый взгляд, и мое сердце подскочило: ребенок больше не лежал боком. Хотя… в головное предлежание он так и не повернулся. Он не шевелился — обычно во время родов дети не двигаются. Мне показалось, что я нащупала его головку вверху, под ребрами Лиззи, но вот как расположено все остальное?

— Дай-ка посмотрю вот здесь…

Под одеялом Лиззи была голой. Ее влажная сорочка висела на стуле перед огнем, от нее исходил пар. Кровать не промокла, и я догадалась, что Лиззи, почувствовав, как разрывается плодная оболочка, успела встать, пока не отошли воды.

Поначалу я боялась смотреть, но, взглянув, облегченно выдохнула. Самое страшное с ягодичным предлежанием плода то, что, что когда оболочка разрывается, часть пуповины может выпасть, и петля оказывается зажатой между тазовой костью роженицы и предлежащей частью плода. Но у Лиззи все было чисто, и быстрый осмотр показал, что шейка матки почти открылась.

Оставалось только сидеть и ждать, что покажется вначале. Я развязала свой сверток, поспешно затолкав моток проволоки с заостренным концом под груду тряпок, расправила навощенный холст и вместе с тетушкой Моникой перетащила на него Лиззи.

Когда та в очередной раз истошно завопила, Моника моргнула и посмотрела на низенькую кроватку, где посапывал малыш Родни. Моника взглянула на меня, словно показывая, что все в порядке, затем взяла Лиззи за руки и тихонько зашептала что-то по-немецки, пока та кряхтела и тяжело дышала.

Дверь тихонько скрипнула, я обернулась и увидела одного из братьев Бердсли: он заглядывал в хижину, и его лицо выражало страх вперемешку с надеждой.

— Уже родился? — хрипло прошептал он.

— НЕТ! — взревела Лиззи, резко сев на постели. — Убери свою физиономию с глаз моих долой, иначе я откручу вам яйца! Все четыре!

Дверь тут же закрылась, и Лиззи, пыхтя, обмякла.

— Ненавижу их! — выдавила она сквозь сжатые зубы. — Чтоб они сдохли!

Я сочувственно хмыкнула.

— Ну, я уверена, что они, по крайней мере, страдают.

— Вот и хорошо. — В считаные секунды ярость Лиззи сменилась сентиментальностью, глаза наполнились слезами. — Я умру?

— Конечно, нет! — сказала я, стараясь придать голосу уверенность.

Лиззи вновь издала пронзительный вопль.

— Gruss Gott! — воскликнула тетушка Моника и перекрестилась. — Ist gut?[32]

Я заверила ее, что все в порядке, и спросила, есть ли в хижине какие-нибудь ножницы.

— О, ja! — ответила она и достала из своей сумки пару крошечных, очень потертых, но когда-то позолоченных ножниц. — Фы это хотеть?

— Danke.

— Ч-Е-О-О-О-О-Р-Р-Р-Р-Т-Т!

Мы с Моникой вместе посмотрели на Лиззи.

— Не перестарайся, — сказала я. — Они, конечно, напуганы, но далеко не идиоты. А еще ты пугаешь своего отца. И Родни, — добавила я, бросив взгляд на маленький холмик постельного белья на кроватке.

Лиззи затихла, тяжело дыша,