Эхо прошлого - Диана Гэблдон

беспокоился, но был чрезвычайно осторожным в отношении своей семьи. Возможно, он всего лишь считал Ричардсона самонадеянным и безрассудным. Если дело только в этом, то отец, скорее, полагался на здравый смысл Уильяма, потому и не стал ничего писать.

В мансарде стояла духота, пот стекал по лицу Уильяма на рубашку. Фортнэм снова ушел. Из-под его койки торчал наполовину высунутый дорожный сундук, образуя с краем койки такой дурацкий угол, что на полу оставалось ровно столько свободного места, чтобы Уильям мог протиснуться к двери. С чувством облегчения Уильям вырвался на улицу. Воздух снаружи был жарким и влажным, но, по крайней мере, не спертым. Уильям надел шляпу и отправился искать, где встал на постой кузен Адам. «Возмутительно громоздкие» — звучало многообещающе.

Пробираясь сквозь толпу фермерш, которые направлялись на рыночную площадь, он почувствовал, как шуршит в кармане письмо, и вспомнил сестру Адама. «Дотти шлет свою любовь, что занимает гораздо меньше места». Дядя Хэл, конечно, хитрый дьявол, подумал Уильям, но и на старуху бывает проруха.

* * *

«Возмутительно громоздкие» вещи оправдали ожидания: книга, бутылка превосходного испанского хереса и к нему кварта оливок, а еще три пары новых шелковых чулок.

— Я завален чулками, — заверил кузен Адам Уильяма, когда тот попытался поделиться своим подарком. — Думаю, матушка покупает их оптом, а потом отправляет при первой оказии. Еще повезло, что она не додумалась прислать тебе новые подштанники. Я получаю по паре с каждой дипломатической почтой, и, как ты понимаешь, это довольно щекотливая тема для объяснений с сэром Генри… Впрочем, я бы не отказался от стаканчика твоего хереса.

Уильям так и не понял, шутит ли Адам насчет подштанников или нет. Кузен всегда держался степенно и серьезно, благодаря чему был на хорошем счету у старших офицеров, но еще он владел семейным трюком Греев — умел говорить самые возмутительные вещи, сохраняя невозмутимый вид. Тем не менее Уильям рассмеялся и крикнул вниз, чтобы принесли два стакана.

Один из приятелей Адама принес три и любезно остался — помочь в уничтожении хереса. Откуда ни возьмись появился еще один друг — уж больно хорош был херес! — достал из своего сундука полбутылки портера и добавил к угощению. Бутылки и друзья множились с присущей подобным сборищам неизбежностью, и вскоре все поверхности в маленькой, по общему признанию, комнате Адама были заняты либо одними, либо другими.

Уильям великодушно добавил к хересу оливки и, когда показалось донышко бутылки, провозгласил тост за свою тетушку и ее щедрые дары, не забыв упомянуть шелковые чулки.

— Хотя, думаю, книгу твоя матушка не посылала, — сказал он Адаму, с шумным выдохом опуская стакан.

Адам захихикал, его обычная степенность явно растворилась в кварте ромового пунша.

— Конечно, нет! И папа тоже. Это был мой личный вклад в оклутуривание… Я имею в виду, в развитие клутуры в колониях.

— Пиршество для очей и чувственности культурного человека, — со всей серьезностью заверил его Уильям, демонстрируя собственную способность пить и разговаривать, не теряя четкости произношения, сколько бы сложных буквосочетаний ни попадалось в процессе.

Последовали возгласы: «Что за книга? Какая книга? Давай, покажи нам эту замечательную книгу!», и Уильяму пришлось достать жемчужину своей коллекции подарков — экземпляр знаменитого «Списка ковент-гарденских леди», составленного мистером Харрисом, который в своем творении подробно описал прелести, специализацию, цену и доступность лучших шлюх во всем Лондоне.

Появление «Списка» было встречено восхищенными криками, затем последовала короткая борьба — каждый хотел первым заполучить томик. Уильям спас книгу, прежде чем ее успели разодрать на листочки, но позволил уговорить себя прочесть несколько пассажей вслух. Его артистичное исполнение вызвало восторженное улюлюканье и град оливковых косточек.

Чтение, несомненно, иссушает глотку, и потому было велено подать еще выпивки, которую тут же и употребили. Уильям не мог сказать, кто из участников попойки первым предложил учредить экспедиционный отряд с целью составить аналогичный список для Нью-Йорка. Впрочем, от кого бы ни прозвучало предложение, все радостно его подхватили и даже выпили по этому поводу ромового пунша: в бутылках к тому времени ничего не осталось.

Вот так и случилось, что Уильям обнаружил себя в трущобах: он в пьяном дурмане блуждал по узким улочкам, темноту которых изредка разрывали освещенные свечами окна да случайные фонари, подвешенные на перекрестках. Похоже, никто точно не знал, куда нужно идти, но в то же время вся подвыпившая компания дружно двигалась в одном направлении, словно почуяв некие флюиды.

— Как кобели за течной сукой, — заметил он и удивился, получив тычок и одобрительный возглас от одного из приятелей Адама: Уильям даже не осознал, что говорит вслух.

И все-таки он оказался прав, ибо в конечном итоге они набрели на переулок, в котором висели два или три фонаря, обтянутые красным муслином, их свет играл тусклыми кровавыми отблесками на приветливо приоткрытых дверях. От этого зрелища потенциальные исследователи радостно завопили и устремились вперед, на сей раз целенаправленно, лишь на минутку остановившись посреди улицы, дабы в кратком споре решить, с какого заведения начать инспекцию.

Сам Уильям в споре почти не участвовал: в спертом, удушливом воздухе витало зловоние сточных вод и коровьего навоза, к тому же он почувствовал, что одна из съеденных оливок, похоже, была испорченной. Тело покрылось противным вязким потом, влажное белье навязчиво липло к коже, и Уильям с ужасом думал, что, если внутреннее расстройство внезапно устремится вниз, он может просто не успеть вовремя снять бриджи.

Он выдавил улыбку и слабо махнул рукой, показывая Адаму, что тот волен поступать, как хочет, а сам он попытает счастья чуть дальше.

Так Уильям и сделал: оставив компашку разгулявшихся молодых офицеров, он, шатаясь, побрел дальше, мимо последнего из красных фонарей. Почти с отчаянием Уильям искал укромный уголок, чтобы там проблеваться, но ничего подходящего не попадалось. В конце концов он споткнулся о какую-то ступеньку, и его тут же вырвало прямо на дверь. К ужасу Уильяма, она распахнулась, явив разъяренного хозяина дома, который не стал дожидаться объяснений, извинений или предложения компенсации, а выхватил из-за двери дубинку и погнался за Уильямом по переулку, громко и непонятно ругаясь на языке, очень похожем на немецкий.

Все эти злоключения привели к тому, что Уильям некоторое время блуждал по загонам для свиней, брел мимо лачуг и зловонных причалов, пока наконец не попал в нужный район, где и обнаружил Адама, который метался по переулку, стуча в двери и выкрикивая его, Уильяма, имя.

— Не стучи сюда! — встревоженно предупредил он, увидев, что кузен собирается штурмовать дверь вооруженного дубиной немца.

У Адама явно отлегло от сердца, когда он удивленно повернулся к Уильяму.