Плод чужого воображения - Инна Бачинская

– Жаль. Мне надо было ее подтолкнуть… Значит, Денис?

– Получается. Он вернулся домой, рассказал Зине о том, что произошло. Я уверен, ему удалось убедить ее, что убийство было случайным, и он стал умолять о помощи.

– Несколько умозрительно, Олег, – сказал после паузы Доктор.

– Не спорю. В качестве гипотетической версии… Сделайте лучше нас, как говорится. Это возможная версия, Доктор. Майор, я уверен, проверил передвижения обоих в тот день, он далеко не дурак…

– Судя по тому, что Денис до сих пор на свободе…

– До сих пор, да. – Монах пропустил бороду сквозь пятерню, вытянул губы трубочкой; задумался. – А как иначе вы объясните Зину, изображавшую Иричку? В ее платье, в ее шляпе и парике? С ее сумочкой? Помните, когда она пришла через… сколько? Пятнадцать-двадцать минут, она была… – Он снова задумался.

– Она была как всегда, Олег. Никто не заметил ни волнения, ни страха, – сказал Доктор.

– На нее никто не смотрел, потому и не заметил. Я увидел ее в первый раз, но тоже особенно не задержал взгляда. На таких, как она, никогда не обращают внимания. Тем более за столом были Инесса и Любаша. Даже Лариса…

– Что же, по-вашему, могло послужить мотивом? Если они не представляли друг для дружки ни малейшего интереса… Для убийства нужна весомая причина… или сильные чувства.

– Тут поле для фантазий немереное, Доктор. Мы почти ничего о них не знаем.

– Мы все так образно описали вам эту троицу, что, возможно, какое-то… рациональное зерно? Хоть что-то? Ваш друг журналист сказал, что вы волхв…

Монах пожал плечами.

– Лео у нас шутник.

– Послушайте, Олег, а если Денис ни при чем?

– Зина?

– Зина. Они с Иричкой поссорились, Зина ее толкнула и… вот. То есть все наоборот. Он ей помог, а не она ему.

– Интересный раскладец. – Монах задумался. – Не пляшет! – заявил через минуту.

– Почему?

– Не забывайте про Ларису. Зины уже не было… Даже если он заподозрил, что она что-то знает, он не стал бы ее убивать. Он просто признался бы, что да, помог Зине, пожалел, не устоял перед ее мольбами… Выкрутился бы, одним словом. Ему незачем было убивать Ларису, он же не дурак и не убийца. А вот если он убийца, то было зачем.

Доктор покивал, соглашаясь…

– Вот и получается, что из-за дурацкой нелепости погиб человек… Черт меня дернул остаться в городе! Лариса что-то заметила, спрашивала у Любаши, какая разница между сестрами. Разница! Понимаете? Она заметила фальшь, что-то показалось ей странным в облике Ирички… Любаша не поняла, о какой разнице речь. А речь могла идти о росте, стати, осанке… Даже походке. Иричка носила туфли на каблуках, значит, была повыше. Теперь мы можем добавить сюда шляпу, которая не вязалась с платьем. И все это вместе… Не знаю, Доктор, могу только догадываться. Я не Господь Бог, а всего-навсего маленький скромный волхв. Между прочим, Любаша сказала, что Лариса зачем-то упомянула о своей старшей сестре, которая ее обижала. Правда, Зина была моложе Ирички. Но ведь вы все считали, что старше. Но это опять-таки между прочим, не суть. И еще она сказала, что «это была кара», чего Любаша тоже не поняла. Лариса, по ее словам, любила немного… э-э-э… изобразить себя значимее, чем была, боялась показаться смешной, потому и Петра одергивала. Так что Любаша многие ее словеса пропускала мимо ушей. Как бы там ни было, Лариса все-таки решилась поговорить со мной, а он увидел ее у вас и насторожился…

– Почему? – перебил Доктор. – Она могла зайти ко мне запросто, по-соседски, соль одолжить, к примеру. Он ведь не знал, что мы под вашим руководством начали «народное» расследование…

– Знал. Денис все знал. Любаша навестила соседей, принесла какую-то еду, спросила, не надо ли помочь. И рассказала между прочим про наши посиделки, чем неприятно его поразила и насторожила. Он был в курсе. И если задуматься… Вы представляете себе, Доктор, от каких в сущности нелепых и ничтожных случайностей зависит иногда жизнь человека! Там наткнулся, там подсмотрел, там подслушал… – Монах покачал головой. – А на кону жизнь. Тысячу раз прав налоговик Степан Ильич, человек достойный, умный и осторожный: надо держать рот на замке, глаза и уши закрытыми, а при малейшей опасности паковать чемоданы и сваливать от греха подальше. В Египет или в Турцию. Дольше проживешь. Любаша его очень уважает, серьезный, правильный, при должности. Повезло. И ведь хороша-то как! – Монах вздохнул. – Ладно, теперь к баранам. Итак, Лариса что-то заметила и задумалась. Если бы мы встретились, она осталась бы жива. Тут снова можно было бы о нелепостях и случайностях, но не будем. Денис видел, как она зашла к вам, его дача рядом. Возможно, подслушал, хотя не факт. Последовал за ней на пляж, дождался, пока она войдет в воду и… – Монах скорбно покивал. – Он боится, он нервничает, он мечется, ему всюду мерещатся враги, он боится выдать себя! Он видит страх в ее лице, она смотрит на него с ужасом, и он понимает, что ей все известно! Он подплывает, она заслоняется руками, начинает в панике барахтаться… Допускаю, он заговорил с ней и понял по ее реакции, что она знает! – В голосе Монаха звучала патетика провинциального трагика. Он помолчал немного и сказал уже обычным тоном: – Интересно, что нарыл майор?

– Надо ему сообщить, Олег, о наших… версиях.

– Надо. Сообщим, – не сразу отреагировал Монах. Вид у него сделался несколько отсутствующий, и тем, кто его знал, немедленно стало бы ясно, что мыслями он в другом месте и что-то задумал. Но тех, кто его знал, того же Леши Добродеева, в роще не было, а Доктор еще не научился читать в его лице. Кроме того, он устал, о чем сообщил Монаху…

– Я немного устал, Олег, – сказал он. – Если вы не против…

– Извините, Владимир Семенович, увлекся. Здесь нам ловить больше нечего. Мавры могут уходить.

Он достал из сумки большой полиэтиленовый пакет, аккуратно сложил туда платье, сумочку и шляпу и протянул Доктору руку, помогая подняться.

Когда они добрались домой, Монах усадил Доктора в кресло, сказал:

– Я на минуточку, Владимир Семенович, отдыхайте! – спрятал в сенях пластиковую сумку с вещдоками и исчез.

Он пробежал по дорожке, выскочил в калитку и нырнул во двор соседской дачи. Отметил с удовлетворением, что машины Дениса на месте нет. Поднялся на крыльцо и надавил на кнопку звонка, как делает всякий опытный грабитель перед тем, как вломиться в чужой дом. Приложил ухо к двери, но ничего не услышал. Еще раз с тем же результатом надавил на кнопку, после чего заподозрил, что звонок не работает. Застучал в дверь сначала косточками пальцев, потом кулаком. Ни движения, ни шороха внутри. Все было тихо в доме. Он был пуст, что и требовалось доказать. Пнув напоследок дверь ногой, Монах вытащил из кармана куртки пилку для ногтей и, сопя, принялся ковырять инструментом в замке, рассчитывая, что тот окажется таким же ветхим, как и дом. Он не ошибся – после недолгих усилий дверь с неприятным скрипом подалась, и из черной щели на Монаха дохнуло застарелым сигаретным дымом и сыростью. Он оглянулся по сторонам, проворно юркнул внутрь и прикрыл за собой дверь, которая снова противно скрипнула. Монах постоял в крохотном коридорчике, прислушиваясь. Вспомнил Инессу, подумав, что идет по ее стопам, и Добродеева, пожалев, что того нет рядом. От напряжения у него звенело в ушах. В доме стояла враждебная тягучая тишина, от которой Монахов инстинкт самосохранения замигал красными лампочками, а по спине пробежал липкими холодными лапками озноб. Он вспомнил, как постучал в окно, предупреждая Инессу о возвращении хозяев, и снова пожалел, что не дождался журналиста – тот постоял бы на стреме. Но что сделано, то сделано. Никто ему стучать в окно не будет, а потому остается надеяться, что Денис в ближайшее время не вернется. Перед глазами Монаха промелькнула картинка из мультика про глупого енота, который где-то там застрял и дрыгал лапками, пытаясь выбраться. Монах тут же представил себя на месте неудачника, дрыгающего лапками, и снова пожалел, что не дождался журналиста. Но делать было нечего, и он, стараясь ступать бесшумно, двинулся из коридорчика в ту дверь, что была ближе. Она вела в комнату. Гнетущая сырость, неприятный запах застоявшегося сигаретного дыма, ветхая мебель, тусклые окна с серыми тряпками занавесок – их даже не удосужились вымыть. Паутина в углах. Хаос и запустение.