Подарок от лепрекона - Катя Водянова

Когда кровь в висках застучала так, что перекрывала музыку и выкрики посетителей, Гаррет все же оторвал себя от ведьмы, а она подтянулась чуть выше и все равно чмокнула его напоследок, улыбнувшись так лукаво, будто испытывала наслаждение от этой игры и поддразниваний.

— Ты бы разделась немного, — Гаррет потянул ее за шарф, когда они вернулись за столик. Точнее, Хелен сидела там уже с минуту, пока он ходил за стаканом яблочного сока. Вряд ли кормящая мать станет напиваться пивом, но после таких интенсивных танцев любой захочет пить.

— Спасибо, мне не жарко.

Она отмахнулась тем самым шарфом и махом выпила треть стакана.

— Как знаешь, как знаешь. Я тоже только за то, чтобы единолично любоваться твоей грудью, ключицами и талией. А еще ногами. Конечно, местные похотливые самцы и самочки уже вдоволь нагляделись на твои лодыжки, зато бедра, бедра только для меня. О, да.

— Ты разошелся, О'Келли, — ее губы расплылись в улыбке, зато правая рука опустила на ногу Гаррета чуть выше колена и легонько сдавила мышцы. И кто тут еще разошелся? — Нет никакой груди для любования. А у платья просто некрасивая отделка по горловине. Купила его почти на бегу из-за красивой юбки, верх категорически не нравится.

И пока она говорила, рука будто невзначай поглаживала его бедро. Совсем небольшой участок, не уходя далеко от колена, будто случайно, от нервов. Гаррет не выдержал, подсел ближе и обнял ведьму так, чтобы говорить ей на ухо.

— Есть. Но о ней знаю только я. Спорим, она сейчас твердая, набравшаяся молока? Очень чувствительная, почти болезненная. Так и просит, чтобы ее погладили легко, без давления и приласкали, снимая напряжение. А соски такие твердые, что будут видны и сквозь ткань платья. Так что ты правильно не хочешь раздеваться, Хелен, очень правильно!

А после отсел на прежнее место, чуть подвигал бровями и отхлебнул пива. Напиваться сегодня Гаррет не собирался, но хоть немного остудить текущий вместо крови раскаленный металл стоило. Как и прочистить голову. Срань! Надо было и себе взять сок или воду. Ведьма же очень серьезно и строго поглядела на него, только на мгновение позволив проскользнуть мелким смешинкам в глубине зрачков, потом решительно встала и упорхнула в дамскую комнату. Точнее, Гаррет надеялся, что именно туда, а не прочь из паба и невоспитанного придурка, с которым сюда пришла. Вернулась она через несколько минут и с таким же невозмутимым видом вернулась за стол.

— Держи, сняла все лишнее.

И вложила в его ладонь что-то холодящее шелком и точно кружевное. Гаррет даже боялся опустить взгляд и посмотреть на это, перебирал пальцами по ткани, а после запихнул в карман. И сразу вынул просто удостовериться, что там не платок или какая-то подобная вещь.

Точно студент на экзамене, которому надо прочитать шпаргалку, он опустил взгляд на спрятанную под столом руку и почти с усилием разжал пальцы. Че-о-орт! Не шьют платки такого порочно-черного цвета, со вставкой из прозрачного кружева и крохотным бантиком спереди. Гаррет быстро спрятал “лишнее” в карман, второй рукой потер рукой лоб. А Хелен в открытую веселилась.

— Я могу снять еще что-нибудь, если этого недостаточно.

— Угу. Да, — Гаррет как можно аккуратнее поправил уже болезненный стояк, натянул свитер пониже и потянул Хелен за руку. — Идем. Идем-идем, ведьма.

* * *

Гаррет взял меня за руку, вытащил из-за столика и повел куда-то. Посетителей в пабе сейчас собралось столько, что протолкаться оказалось непросто. Но не для здоровенного и наглого О'Келли, который с извинениями и просьбами расступиться, потому как “человеку плохо” ловко обходил всех и даже пробрался мимо громадной очереди в туалет. Несколько стоявших чуть в стороне пожилых мужчин отпустили по шуточке, на тему того, кому и как здесь плохо, отчего я покраснела.

Эх, нет. Покраснела я потому, что они говорили абсолютную правду: впервые в жизни мне хотелось быть с мужчиной так сильно, что это почти причиняло боль, терпеть которую еще час, пока мы будем добираться домой, почти невозможно. Но и вот так заняться сексом на первом свидании, да еще и в туалете — чересчур. С Доном было совсем иначе: обычное сумасбродство двух одиноких людей, которые расстанутся наутро и дела им нет, что обо всем этом подумает другой. А О'Келли вроде как звал меня замуж, предлагал купить дом и все прочее. В те счастливые времена, когда считал приличной женщиной.

С прочтением мыслей у Гаррета пока было все плохо, поэтому он не остановился в маленьком коридорчике, а еще раз пробормотав кучу извинений, почти затолкал меня в одну из кабинок, на которой висела табличка: “Не ходи сюда, брат! Здесь все равно не смывает, а из крана течет будто из твоего носа при гриппе!”. А когда тяжелая дверь отгородила нас от гомонящей, пропитанной запахами пива и табака очереди, Гаррет вдавил меня во все вырезанные на дереве квадраты и поцеловал так жадно, что не всегда вдохнуть получалось. Куда-то в район левого бедра впивалась дверная ручка, до слуха доносились голоса собравшихся в коридоре, сейчас не особенно понятные, а вода в кране пусть шумела и не останавливалась, но все равно мало что могла замаскировать.

Руки О'Келли скользили по моим бёдрам, вначале вполне пристойно, по средней части и чуть выше, а после юбка оказалась задранной до самой талии, а его пальцы вовсю изучали резинку моих чулок и то, что выше.

— Срань! Я до последнего не верил, что это в самом деле трусики, — он выпрямился и теперь заглядывал в глаза, затем одной рукой подхватил меня под бедро, заставив согнуть ногу в колене и почти вжал в себя. Тот самый стояк, о котором он постоянно болтал, упирался в низ моего живота, как однозначный намек: сюда мы зашли не просто поболтать.

— То есть ты спряталась в кабинку, сняла трусики, — продолжал О'Келли, — после зажала их в ладони и в таком виде прошла обратно через весь зал, обходя туристов, здороваясь с официантами, улыбаясь встречным мужчинам? Да это гребанный поступок отчаянной девицы!

— А тебе не понравилось?

Я чуть сильнее прижалась к нему и постаралась напустить во взгляд все возможное: “это проделки русской мафии, магия и таинственный круговорот трусиков в природе”. Гаррет покачал головой:

— А теперь постарайся громко не кричать, хороший паб, обидно, если нас сюда больше не пустят.

Не кричу во время секса — считаю это наигранным и показушным, и стонать всегда стараюсь умеренно, чтобы не беспокоить соседей. Стены, даже в якобы элитных домах — часто словно картон. Донести эту информацию до Гаррета не вышло: он снова наклонился к моим губам и поцеловал. Очень нежно, осторожно и ласково, как перерыв, необходимая передышка перед тем, что случится дальше. А что оно случится — я больше не сомневалась. Здесь и сейчас. Ни одного, самого крохотного варианта остановится и дотерпеть до более подходящего места в принципе не существовало.

— Знаешь, возможно мои действия покажутся несколько грубыми и неподходящими, — он говорил тихо, в перерывах между поцелуями, давая мне время отдышаться и возразить, если что-то не так.