Останься со мной - Джессика Кансоло

Аннализа делает глубокий вдох. Суровый взгляд медленно отступает.

– У моей мамы, возможно, и были недостатки, но и жизнь у нее была не из легких. Она все равно была моей мамой, и я ее любила.

Я придвигаюсь ближе, выказывая ей все свое сочувствие. Я вижу, что она хочет открыться мне (что для нее невероятная редкость).

– Она была подавлена и по большей части отсутствовала в моей жизни. И все это из-за инцидента, произошедшего до моего рождения, – признается она, по-прежнему не глядя на меня. – Ей было шестнадцать, когда она впервые забеременела. Ее выгнали из дома и из семьи. Она осталась одна. Но мама была бойцом, поэтому ей удалось встать на ноги и неплохо устроить свою жизнь и жизнь Люка. А потом появилась я и все испортила.

– Что? Аннализа! Как ты можешь так говорить?! Ты ничего не испортила! – выпаливаю я, немного злясь, что она так ужасно думает о своем рождении.

Ее маме было двадцать или двадцать один год, когда она родила Аннализу. Я понимаю, что молодой маме было нелегко растить двух детей в одиночку, но это уж точно не вина ее дочери!

– Я все испортила! – повторяет Анна, глядя мне в глаза со слезами. – На вечеринке ее изнасиловал какой-то парень, в результате чего родилась я. Она никогда не говорила об этом, но я знала, что она смотрит на меня как на постоянное напоминание о той ужасной ночи.

– О, милая. Я уверена, что она так к тебе не относилась, – шепчу я, не зная, как ее утешить.

– Я не знаю. Я знаю лишь то, что ей было тяжело, поэтому она часто отсутствовала или была под кайфом. Она делала все, что могла, и даже такую маму я бы не променяла ни на кого другого. Из-за ее образа жизни нам с Люком часто приходилось присматривать друг за другом, а иногда и за ней.

Аннализа вытирает слезы свитером, а я молчу, загипнотизированная словами и трудностями, о которых она мне рассказывает.

– Когда я перешла в старшую школу, у нее произошли ухудшения. Я приходила домой, а она лежала без сознания на полу в ванной. Переполненные кастрюли на плите горели, пожарная сигнализация постоянно срабатывала. – Она фыркает. – Люку было очень тяжело, да и мне было не просто. Но я всегда знала, что могла на него положиться. Он был моим старшим братом. Я думала, что Люк всегда будет рядом и будет помогать. Но нет. Он поступил иначе: попал в плохую компанию и провалился в ту же кроличью нору, что и моя мама! Это он дал ей героин. Иногда они даже употребляли вместе.

Я чувствую, как слезы текут по моему лицу, но заставляю себя молчать.

– А потом у нее случилась передозировка, – продолжает Анна. – Это я ее нашла. И в ту же секунду я была уничтожена. Весь мой мир рухнул. Я понятия не имела, что делать дальше. Я думала, Люк поспешит на помощь и станет героем, каким я его всегда считала. – С ее губ срывается всхлип, а слезы начинают струиться по щекам.

Я обнимаю ее, позволяя почувствовать все необходимые ей эмоции.

– Но он не стал героем, Амелия! Он меня бросил! Он оставил меня разбираться во всем этом дерьме! Если бы отец Люка, которого мы едва знали, не почувствовал себя виноватым и не заплатил за нашу квартиру, я бы оказалась на улице.

Слезы беззвучно текут по лицу. Аннализа всегда казалась мне сильной, уверенной в себе девушкой. Трудно представить, как она справляется с этим. Но теперь я понимаю, почему она такая сильная. Жизнь ее закалила, сделала жесткой и готовой противостоять всему, что уготовил ей мир (которому я так благодарна за наше знакомство).

Аннализа отстраняется. Я опускаю руки, и мы обе вытираем глаза.

– Когда Люк заявил, что он чист, я не хотела ему верить. Я боялась, что он вернется, а потом снова облажается. Что он в итоге, впрочем, и сделал: напился и убил отчима Эйдена! И теперь я не увижу его еще неизвестно сколько времени.

Анна делает глубокий вдох, как будто пытаясь очистить голову и успокоиться.

– А что, если он не убивал? Всегда есть шанс, что он этого не делал, – настаиваю я, не желая, чтобы она списывала брата со счетов.

Люк пытается. Он пытается ради нее. Он делает все, чтобы вернуться в ее жизнь. Сейчас у него большие проблемы, но всегда есть хоть малейший шанс, что он невиновен и не попадет в тюрьму. И я вижу, что в глубине души Аннализа хотела бы снова обрести брата.

– Я не знаю, что чувствовать, Амелия, – признается она. – Если он убил Грега, то он заслуживает тюрьмы. Но, наверное, какая-то часть меня не хочет видеть, как он там гниет, понимаешь?

– Понимаю, – утешаю я. – Несмотря ни на что, он все еще твой брат. И если тебе что-то понадобится, у тебя всегда есть мы.

– Я знаю. Вы, ребята, самые лучшие.

Она грустно улыбается, после чего качает головой, как будто пытаясь очистить мысли. Маска невозмутимости возвращается, а эмоции, которые она только что демонстрировала, исчезают.

– Итак, какой цвет лака мне выбрать? Полуночный синий или темно-фиолетовый? – спрашивает она холодно, как будто последних сорока минут и не было.

Я чувствую, что ей уже надоело говорить об этом, и не давлю на нее. Я лишь подчеркиваю, что полуночный синий – определенно ее цвет, и мы красим ногти, рассказываем анекдоты и обманываем себя, думая, что в нашем мире все хорошо.

Воскресенье пролетело как в тумане, и не успели мы оглянуться, как пришло время собираться на вечер к Эндрю.

– А я помню, как вы смеялись надо мной из-за того, что я взяла с собой щипцы для завивки! – Шарлотта ухмыляется, укладывая мне локоны. – Всегда будь готов – вот мой девиз!

Я смеюсь и стараюсь не двигаться.

– Прости, что сомневалась в твоих навыках сбора вещей.

– Если бы не эта вечеринка, ты бы ими и не воспользовалась, – замечает Аннализа, сидя на столешнице в ванной.

Шарлотта хмурится, но не обижается.

– Я буду помнить об этом в канун Нового года, когда ты захочешь прихорошиться и попытаешься взять в свои грязные руки мои «бесполезные» щипцы.

– Эй, я не говорила, что они бесполезные, – с ухмылкой возражает Аннализа. – Я сказала, что они будут бесполезны в этой поездке. Есть же разница?

– Ага, конечно! – отрезает Шарлотта, откладывая утюжок. – Готово, Амелия! Ты почти готова. Осталось расчесать.

Я отказалась от модной прически в пользу распущенных локонов, чтобы было проще спрятать лицо в случае вспышек фотоаппаратов.

– Еще раз спасибо, девчонки, – благодарю я, пока Шарлотта крутит мою голову в разные стороны.

Безусловно, я вполне способна сделать себе и прическу, и макияж, но я нуждалась в этом опыте. Когда мне придется покинуть подруг, я смогу сохранить в памяти эти моменты и с нежностью вспоминать, что у меня были настоящие друзья. Где бы я ни оказалась, в моменты одиночества со мной останется память.