Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей - Жаклин Паскарль

– Так на скольких войнах ты уже побывал? – дала я упреждающий залп.

– Хм, сейчас, – задумался он и стал перечислять: – Босния, Сомали, Северная Ирландия, пара мест, о которых мне запрещено распространяться, и эта. А ты?

Я привстала на локте, подтянула простыню повыше и стала перечислять свой послужной список:

– Босния, только уже после войны, немного в Руанде и здесь, в Македонии. А до этого Восточная и Южная Африка, там просто гуманитарной помощью занималась.

Краем глаза я заметила, как Роб бросил взгляд на мою карточку с удостоверением личности от «Кеа» и значок с идентификационным номером для службы безопасности, лежавшие на ночном столике.

– Ты лучше расскажи о своей другой работе, Жак, – предложил он, кивнув на карточки. – Я знаю, что ты посол «Кеа», но сегодня мы говорили только о твоей полевой работе. Посол и это, второе, ты же не обязана была сама пачкать руки, дорогуша, – ввернул он словечко из южнобританского диалекта.

Внутри меня все съежилось, и я почувствовала желание залечь в глухую оборону. Так происходило всегда, когда мне приходилось говорить о прошлом и том, как обстоят дела в моей настоящей жизни. Кто достоверно знает, как рассказывать любовнику о прошлом, и у кого нет скелетов в шкафу? Неужели нужно вставать с кровати, укутываться в простыню и восклицать: «Когда-то я была принцессой, а для нас, павших, в этом мире не так много работы!» Или мне нужно вывернуть душу наизнанку, руша так долго и тщательно выстраиваемую защитную оболочку, чтобы объяснить, что подростком вышла замуж за мусульманина царских кровей, потеряла несколько лет жизни и что бывший муж похитил обоих моих детей, руководствуясь соображениями мести и религиозным фанатизмом? Любой из этих способов объяснения разбередит мои чувства и разрушит механизмы психологической адаптации.

Я перегнулась через край кровати и, нашаривая огромную футболку, чтобы натянуть ее, заставила себя успокоиться. Затем повернулась к Робу, который сидел опершись об изголовье кровати и закинув руки за голову.

– Лучше тебе услышать это от меня, чем из сплетен, которые неизбежно появятся среди коллег, – сказала я.

Я села, скрестив ноги и сложив руки на груди, лицом к нему.

– Девятого июля 1992 года были похищены двое моих детей, Аддин и Шахира, и с тех пор я не видела и не слышала их вот уже шесть лет десять месяцев и пару дней. – Я торопилась, чтобы не дать Робу сформулировать новый вопрос. Я рассказывала о своем прошлом и о его потерях и, слушая себя как бы со стороны, подумала, что похожа на корабль. Скорее, на боевой линкор, несущийся к цели на полном ходу. Я не останавливалась, даже чтобы перевести дух, боясь сесть на мель.

– С того дня, как мой бывший муж, Бахрин, это его короткое имя, похитил их, мне не дали даже с ними поговорить. Вообще, совсем. В то время известия об этом похищении вышли на передовицы, да и до сих пор внимание не ослабевает. Все получилось довольно грязно, и из меня вытрясли всю душу, да и до сих пор это делают. Жизнь развалилась на части, уж если быть честной, поэтому я здесь и оказалась. В общем, я даже книгу об этом написала, она только что вышла в Лондоне. Так что я появилась здесь сразу после рекламного тура и международных конференций. – Я сделала глубокий вдох и бросила взгляд на своего слушателя. – «Кеа» назначил меня своим особым послом, но на моих условиях. Вот так, теперь ты знаешь обо мне все.

Роб открыл рот и выпустил воздух.

– Да уж, черт меня дери, по сравнению с этим те истории, которые я слышал до этого, – так, баловство. Ну ладно, моя очередь. Я бывший сасовец (специальная воздушно-десантная служба Британии), долго служил в Боснии перед увольнением, кое-где наделал ошибок, да и просто устал быть на стороне тех, кто с оружием. Вот и оказался здесь, представителем НПО (неправительственной организации) в зоне военного конфликта. Вся моя команда здесь, и мы с минимальным финансированием пытаемся помочь беженцам, которым не справиться с происходящим самим. Калекам, умственно и физически неполноценным, ну и престарелым тоже. – Вздернув бровь, он добавил: – Наверное, так мое имя и всплыло в разговоре, когда ты искала инвалидное кресло для своей старушки. У меня есть на это средства, и в «Стенковец-1» мы организовали закуток, где пытаемся разобраться со «специальными нуждами», ну, знаешь, теми, кто из группы риска, о которых некому позаботиться.

Затем он почесал макушку и с интересом спросил:

– Ну, и насколько ты знаменита в Великобритании?

– Достаточно, чтобы Дэни Мак-Грори из «Таймс», которого здесь печатают, хотел при возможности со мной поговорить, потом журналисты из американского «Эн-би-си» и так далее, – ответила я и заметила, как он поморщился.

– Да уж, здорово. Слушай, я не женат, у меня никого нет, так что здесь волноваться не о чем, но я терпеть не могу таблоиды. Представляю себе заголовки: «Принцесса и десантник».

Я натянуто засмеялась и пожала плечами. А что мне еще оставалось? Он был прав, на безрыбье в новостях могли ухватиться за эту историю. К тому же это сведет на нет всю работу, которую «Кеа» делает в Македонии и на остальной части Балкан. Ни к чему было рисковать ради того, что не стало еще даже полноценной дружбой, не говоря уже о любви. Да и жалко было тратить на это силы.

– Эй, из меня получается чертовски хороший друг и коллега, – пошутила я и выключила свет. – Спокойной ночи.

– Да, тебе тоже, Жак.

Мы виделись на работе, когда он приезжал в наш лагерь или когда я заезжала в «Стенковец-1». Иногда я пользовалась его помощью, чтобы добраться до города, или мы работали над чем-то вместе, изредка вместе ели. То, что мы спали вместе и занимались сексом, просто становилось продолжением наших бесед. Опустошение и одиночество, царившие в этих местах, делало нежность огромным достоинством нашей дружбы. Мы оба должны были проявлять жесткость, не позволяя эмоциям отвлекать нас от исполнения долга, и «стравливали» эмоциональный и физический накал только в компании друг друга, часто плача в самые неожиданные моменты.

Мы охраняли свою дружбу с отчаянной решимостью, не показывая ее остальным. Мы не собирались потакать любопытству средств массовой информации.

Шли недели, и я полюбила Роба как друга, с которым иногда занималась сексом. Или так: с которым я плакала и засыпала, помимо или иногда без занятий сексом. В этих отношениях главным было доверие, передышка от напряжения, возможность раскрыться эмоционально и быть честным. Мы по сей день переписываемся по электронной почте, делясь счастьем последовавших за нашим знакомством браков и рождения детей. Помните, как поется в песне: «Но главное – я желаю тебе всего самого хорошего».

Флирт ради еды был совсем другим видом спорта и приветствовался всеми его участниками и зрителями.

Как-то день подходил к концу, а мы так и не дождались машины, которая обычно привозила нам из города обед: хлеб, сыр, фрукты и колбасу. У всех бурчали животы, а нам еще предстояло долгое вечернее дежурство. Рядом был огромный склад, битком набитый продуктами питания, но нам даже в голову не приходило прикоснуться к еде, предназначенной для беженцев. Мы грызли «энзэ» из растаявших шоколадок «Марс», которые один из спонсоров прислал нам в качестве гостинца, и пили воду, стараясь заглушить чувство голода.