И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты - Алексей Чертков

– Правильно, опять задницей, – развеселился Гулидов.

– Что имеем, тем и работаем. Выбирать не приходится – не чистоплюи, как некоторые, – обиделась миссис Смит. – Как же вы все, недобитые праведники, мне надоели! Постоянно суёте свои длинные носы, куда вас не просят. Всё за Россею радеете, за её духовный потенциал печётесь. А нет никакой духовности! Была, да вся вышла! Вместе с беспробудной пьянкой испарилась, с ворьём и повальной глупостью! Где они, ваши мнимые добродетели? Вас режут, как стадо баранов, ноги вытирают, а вы всё это глотаете и с жизнью в прятки играете. Страусы! Поделом вам, поделом! Но со мной ваш номер не пройдёт, вот вам – дудки! Я не хочу губить свою молодость! Сегодня же улетаю в Штаты. Вот только что с тобой делать, пока не решила. Не хочется напоследок руки марать.

– И на том спасибо, родная. Только вот что я тебе скажу… – Гулидов, насколько позволяли наручники, попытался повыше привстать в постели, чтобы лучше видеть бесстыжие глаза своей давней любовницы. – Что будет со мной, мне, как ты можешь догадываться, всё равно. После всего случившегося моя участь – деревенские грядки и стопка водки в базарный день. Но, уважаемая Стелла Ивановна Смит или как там вас по вашей ядрёной фене ещё называть, хочу вам прямо в ваше забугорное сиятельство заявить: ещё не вечер! Рано вы вместе со своим американским Полом списываете со счетов мою страну! Рано! Чего вы вокруг неё, как вороньё, вьётесь? Отпустите её – нечёсаную, убогую, обездоленную. Раз помойка не для вас, так и летите к своим корытам!

И чем больше вас, таких лощёных, ладненьких и богатеньких, уберётся из страны, тем быстрее она вздохнёт свободнее. Будь моя воля, я бы даже противиться не стал, не то что мешать, вашему отбытию. Соорудил бы новый Ноев ковчег. Поднёс бы чемоданы к белокрылому лайнеру, коньячок с лимончиком на дорожку опрокинул, лишь бы вы со своими набитыми баблом карманами обратно не возвращались. Летите, голуби, летите, сизокрылые! Живите долго и счастливо на наворованное у своего народа! Делайте что хотите: совокупляйтесь с кем хотите, рожайте от кого пожелаете, омолаживайтесь, облагораживайтесь, жрите и процветайте. Но при одном условии – отстаньте! Оставьте нас в милом нам гавне ковыряться, любоваться кривыми избами, уродливыми городами, заплёванными площадями. Только помяните моё слово, любезнейшая Стелла Ивановна Смит: чем дольше вы будете вдали от нас, тем лучше и краше будет становиться наша помойка. И когда ностальгия о ней подкатит к самому горлу, когда захочется выть от безысходности, упаси вас Бог купить обратный билет в Россию. Почему? Потому что родина, как женщина при родах, только один раз выплёвывает своего ребёнка из чрева. И как ни старайся, назад ты его не засунешь. Я всё сказал.

Стеллка немного постояла в задумчивости, словно размышляя, как лучше заткнуть рот разговорившемуся пленнику. Что-то решив, она вскочила с кресла, с яростью дёрнула за свисающий рядом с портьерой шнур звонка из переплетённых разноцветных нитей, подавая кому-то сигнал. Осторожно ступая, в зал вошли два джентльмена, в которых Гулидов узнал давних своих знакомых: красавчика Вальдемара и, что больше всего удивило его, своего соглядатая на точке – полковника Податева, который, как оказалось, был приставлен к нему опять-таки с подачи Стеллки.

– Я услышала тебя, Гулидов. Теперь моя очередь, – сказала барыня грозным тоном, в котором слышались возвышенные нотки задетого самолюбия, и приказала полковнику: – Вкатите этому правдорубу столько кубиков морфия, чтобы он, наконец, увидел красоты так любимой им помойки. Выживет – отправьте его в деревню, а нет – значит, не судьба. Прощай, Гулидов, иного выбора ты мне не оставил. Не провожай, обойдусь.

После этих слов миссис Смит опустила на лицо вуаль и скрылась за массивной дверью в сопровождении услужливого Вальдемара.

Велики просторы могучих океанов, разделяющих материки и населяющих их людей. Вселенская сила заключена в них. Она клокочет, раздирает, отталкивает друг от друга острова, континенты, границы. Человек не птица, не может с её непринуждённой воздушностью преодолевать расстояния, являя себя новому миру. Люди пока что научились с определённой лёгкостью переносить через пространства лишь дух свободы и слепые электронные коды. Но в природе всё же существует одна сила, которая будет мощнее энергии тектонической активности, – это сила познания. Только она удерживает эти разновекторные махины, готовые разъехаться в разные стороны, обнажая между людьми безграничную бездну.

На что остаётся уповать человеку – крохотной песчинке мироздания? На себя? На Него? На случай? Рано или поздно может иссякнуть и эта вера. Остаётся лишь слово. «Слово Божие, сеемое миссионерами на берегах моря, без всякого со стороны их посредства, чрез новообращённых переносится и к отдалённым, горным жителям материка Америки, называемых кольчанами, никогда не видавшим священника» – так рассуждал великий православный миссионер святитель Иннокентий, будучи в 1848 году в заокеанской поездке.

Весной того же года он становится здесь свидетелем сильного землетрясения, длившегося с 18 марта до 15 апреля – почти месяц. «Все стенные часы в городе остановились и печные трубы на больших домах повредились… С самого первого удара началось сильное дрожание земли, сменяемое небольшими колебаниями, столь иногда сильное, что точно, кажется, в верхнем этаже я живу на мельнице или на пароходе иду по заливу», – описывал случившееся современник святителя.

Гулидов неспроста вспомнил о святителе. Он восторгался его деяниями и миссионерским подвигом. Иннокентий раньше многих других на земле понял родство человеческих душ, разбросанных по обеим сторонам океана и разделённых Беринговым проливом.

Природа давно трясёт землю и мстит человеку за его неуклюжее, а порой и варварское вторжение. Поначалу она лёгкими толчками предупреждала о губительных последствиях его деяний. Потом стихия обрушивалась на творения рук человеческих со всей своей сокрушительной силой. Не за горами уже и бедствия вселенского масштаба, если не одумаются люди в своём противостоянии природе. Очевидно, что нет на земле и в Мировом океане укромного места, где бы человек мог чувствовать себя в безопасности. Случается сейчас это «дрожание земли» и в тех северных местах, где вечная мерзлота, что накрепко сковывает безжизненную земную твердь, но и она не помеха разрушительной силе порока.

Объяснять наблюдаемые катаклизмы одними научными терминами и знанием структурных сдвигов в геологических пластах земли – дело неблагодарное и бесперспективное. Оно не разъясняет природы явлений, а лишь подталкивает цивилизацию к краю пропасти. Sympathetic Vibratory Physics – физика сочувственных вибраций. Так назвал американец Джон Ворел Кили основанную им ещё в XIX веке новую науку о вибрационном характере сил природы. Человеку следует обратить в свою веру и пользу неограниченную энергию окружающего пространства. Покуда же люди поступают в точности наоборот. Они научились улыбаться губами, а не глазами. Научились обезьянничать, перенимая мёртвые шаблоны и стандартные схемы, теряя индивидуальность и уникальность. Они лучше разъединяются, чем объединяются. Они славят порок, а не добродетель…