Похищение Эдгардо Мортары - Дэвид Керцер

Они проехали две мили в потоке воды, надеясь найти дорожных рабочих, чтобы те помогли им, и наконец увидели четырех мужчин. Предложив заплатить рабочим из собственного кармана, пассажиры уговорили их вернуться к переезду и что-то сделать с размытым мостом. «Это была чудовищная ночь», — писал Мортара.

Путешествие продолжилось, но дорожные несчастья так и сыпались одно за другим. Лошади завязли в грязи, а на почтовой станции свежих лошадей не нашлось, хотя на них была вся надежда. Тем временем дела в Риме шли ничуть не лучше.

Джузеппе Массари, в чьем дневнике отразились многие события итальянской истории середины XIX века, в записи от 21 ноября 1858 года сообщал, что случайно встретил своего друга Боджо из Пьемонта. Боджо был очень расстроен: в прошлое воскресенье он собирался на крестины к другу в пьемонтском городе Ивреа, и друг уже выбрал его крестным отцом для своего младенца. Однако прямо перед церемонией епископ Ивреи заявил, что не позволит ему стать крестным, потому что он — известный либерал и враг Папского государства. Боджо чувствовал себя униженным и собирался подать на епископа в суд за оскорбление. Автор дневника завершил эту запись шутливым замечанием: «Боджо явно завидует славе малыша Мортары»[159].

Этот случай с несостоявшимся крестным отцом очень показателен: он и проливает свет на отношения между церковью и либералами в те годы, и позволяет понять, как глубоко проникло дело Мортары в общественное сознание. Борьба за объединение Италии, о котором уже много десятилетий мечтали итальянские патриоты, наконец-то достигла апогея. Для церкви, которую больно ранили восстания 1848 года, либеральные идеи Рисорджименто были сущим проклятием, и она не уставала поносить деятелей этого движения. С другой стороны, в глазах либералов сама церковь являлась одним из главных препятствий на пути к национальному единству и к созданию современного государства, основанного на конституции. Папа-монарх был средневековым пережитком во плоти, позором для всей Италии. В Пьемонте печаталось множество антипапских памфлетов — там государство разрешало это делать. Для противников папского режима похищение маленького Мортары стало просто манной небесной: даже нарочно нельзя было придумать лучшей темы для публицистов.

Никто не мог бы успешнее нажить политический капитал на деле Мортары, чем граф Камилло Кавур, премьер-министр Сардинского королевства. Именно он выступил с идеей объединить Италию, действуя путем присоединения новых областей к уже имеющимся владениям короля Виктора Эммануила II. Кавур увидел в деле Мортары идеальный случай, демонстрировавший анахроничную косность всего Папского государства. И этот случай можно было использовать для того, чтобы подорвать авторитет мирской власти папы в глазах католиков — по крайней мере тех из них, кто уже ощутил веяние современности, кто оказался восприимчив к разговорам о равенстве и правах человека. Заодно можно было бы раздуть и так уже тлевшие антипапские настроения среди протестантов по всей Европе.

Кавур, оставаясь в Турине, внимательно следил за развитием дела Мортары при посредничестве своего посланника в Риме, графа Доминико делла Минервы. 9 октября 1858 года Минерва переслал Кавуру копию прошения, которое подала папе римская еврейская община в предыдущем месяце. Посланник докладывал премьер-министру о резонансе, который приобретало дело Мортары: «Это событие, которое так взбудоражило общественное мнение во Франции и за которое совершенно справедливо ухватилась периодическая печать, в последнее время сделалось предметом всеобщего внимания в столице католического мира благодаря живейшему участию, которое принял в нем французский посол». До сих пор, рассказывал Минерва, все попытки заставить церковь отпустить мальчика, используя полуофициальные каналы, оказывались тщетными. В итоге посол Франции решил послать кардиналу Антонелли чрезвычайно суровую официальную ноту, «в которой в самых нелестных выражениях справедливо клеймил поступок, противоречащий первоосновам естественного права».

Не получив ответа на свою ноту, французский посол, герцог де Грамон, отправился к государственному секретарю, чтобы пожаловаться ему лично. Он заявил, что, во-первых, французское правительство, учитывая огромную помощь, которую оно оказывает папе, заслуживает ответа, а во-вторых, что в интересах самого Ватикана — предоставить письменное разъяснение тех причин, которые мешают ему возвратить еврейского мальчика родителям. Беседу двух государственных мужей никак нельзя было назвать дружеской: «Обе стороны, обмениваясь мнениями, не удерживались от резких и язвительных замечаний. Однако французский посланник, недовольный тем равнодушием, с каким кардинал отнесся к его просьбам, не преминул воспользоваться преимуществами, сопряженными с его высоким положением, и несколько дней тому, не поставив в известность ни государственного секретаря, ни кого-либо другого при папском дворе, отправился прямо к его святейшеству, чтобы поговорить с ним о занимавшем его деле».

Далее граф Минерва описывает непростую встречу герцога с Пием IX, давая Кавуру возможность очень хорошо ознакомиться с позицией папы по делу Мортары: «Его святейшество сказал, что очень сожалеет о случившемся и что еще больше его печалит невозможность отдать приказ о возвращении Мортары семье, так как вернуть мальчика родителям значило бы пойти против собственной совести. Он был искренне убежден, что состоявшееся крещение имеет силу, а потому никак не мог допустить, чтобы христианина воспитывала семья, исповедующая иудаизм». Папа сообщил послу, что по его поручению уже составляют документ, где излагается богословское обоснование такого решения, и что вскоре этот документ будет обнародован. В конце своего донесения Кавуру Минерва заметил, что дело Мортары уже отравило отношения между Францией и Ватиканом. Отказ папы уступить просьбам французов последние расценили как серьезное оскорбление[160].