Переход - Михаил Соловьев

– Нет.

– Шаман! Я тебе не говорил, но Адыга-то правильно угадала. У него кто-то из родни в колдунах ходил. Сам не «бормочет», а тяга есть.

– Угадала, смотри-ка, – задумчиво повторил Мишка. – Мощная тетка!

– Нам бы отсюда выбраться, а там и мы себя покажем! Что только про казенную технику говорить буду? Спутник-то с джипиэсом придется здесь оставить…

У Мишки началась икота. Не помогли ни вода, ни удары по животу перед очередным «иком».

А темнота тем временем сгущалась.

Около палатки Петровича синела газовая горелка. Что-то они там готовили.

Пора было начинать.

– Итак! – заговорил Мишка. – Приступаем! В палатке должны быть только мы. Ничего из вещей с собой не берем! Я оставляю здесь нательный крест. Если кольца есть или украшения какие, долой! Рождаемся заново! Если кого это мучает, скажу: когда создавалась эта «механика», неясно, так что не переживайте! Дети и сейчас не рождаются с нательными крестами!

– А кольцо обручальное? – грустно спросил дядька. – Мне жена по первое число выдаст!

– Ты сначала до нее доберись! – мстительно фыркнул Юрка и подал пример, снимая одежду.

Мишка разделся после него. Теперь он переминался босыми ногами на прохладной земле и машинально сложил ладони, прикрываясь, будто в футбольной стенке около ворот.

– Дядя Ваня, ты в одежде обряд сделай. «Машинка»-то наверняка и так заведется.

– Ну нет! – Ознорский стаскивал с себя камуфляжные штаны. – Вдруг что-то не так! Голым так голым – роды же, – добавил он под нос.

«Верит! – понял Мишка. – Верит и чувствует! Это хорошо! Должно получиться».

В палатке темнота – хоть глаз выколи. Прилечь не на что. Под голову тоже ничего не сунешь.

Ждали сидя. Мишка обнял руками колени. Остальные ежились и передергивали плечами.

Полог палатки с шумом распахнулся, и внутрь ввалился Иван.

– Всё! По-моему, началось! Я как «брызнул», так через минуту на меня смотреть почти перестали, а потом и вовсе исчезли. А как тут у вас?

– Вроде легче, – неуверенно заговорил Юрка. – Нет, точно меньше смотрят.

– Значит, начинается!.. – выдохнул Ваня. – Возле меня уже никого нет!

Время тянулось еле-еле. Каждый думал о своем, а Мишке еще раз пришла мысль о зряшной затее с золотом: ставки слишком высоки. Не надо было жадничать, хотя теперь поздно, назад не отыграешь… Додумать не успел.

От камня пыхнул яркий свет, и первый орудийный раскат оглушил, выбив из головы пустые рассуждения.

«Будь что будет! Началось…» – мелькнула у Мишки последняя мысль, и время неожиданно скрутилось тугим канатом.

Грохот и вспышки слепили даже в палатке.

БДЫНС! БДЫНСССС! ДАНСССС! ТРРРРРАБББУХЫЫНННЦ!

Мишка вдруг перестал видеть всполохи и слышать грохот. Мир превратился в ничто. Его попросту не стало.

Странные звуки и чужая палатка

Зрение вернулось к Николаю лишь к обеду.

Погода стояла прекрасная. Подумал, что можно и нужно подстрелить кого на обед, хотя бы рябчика. Но желания шевелиться не было. Поел сайры и хлебнул из плоской фляжки. Кровь понеслась быстрее, разнося тепло и приятную истому. Понимал: нужно чем-то себя занять.

Решил перебазироваться на край плато, к «чашке» с водой. Там и горелый кедровый стланик рядом – без дров не останешься.

Послеобеденное время быстро прошло в заботах и хлопотах.

Вид на ущелье с края плато открывался фантастический. Любуясь в бинокль необъятными просторами, Николай радовался: не купишь такого, не создашь, это можно только сберечь!

А где-то шла другая жизнь, и замкнутые в тесных городах муравьи-людишки считали себя ее хозяевами. Они и вселенную Николая – все то, что он любил и чем дорожил, – воспринимали как свою собственность и вели себя там отнюдь не как гости. Жить с ними рядом Николаю не хотелось.

Время шло, наступал вечер, и постепенно его воинственный настрой ослабевал, а череда образов превращалась в сонные видения. Он сам не заметил, как заснул.

Пробуждение было резким и неожиданным.

Окружающая тишина звучала. Странное шипение-бульканье неслось от жертвенного камня. Сам же он матово помаргивал темно-красным светом, мерцая и переливаясь от ярко-малинового до бледно-розового.

Наученный горьким опытом, Николай выхватил из сидора вафельное полотенце и обмотал вокруг головы. Повернулся к камню спиной и стал прислушиваться, с ужасом ожидая грохота канонады.

Но ничего не случилось, и он снова провалился в сон.

Утро оказалось ярким.

На плато, где совсем не было тени, от первых солнечных лучей нельзя было не проснуться.

Влага забралась в расстегнутый спальник Николая, заставляя ежиться и вытаскивая его из объятий сна.

Онемела рука, и затекла половина туловища. Видно, дав себе установку не оборачиваться, он проспал оставшиеся ночные часы на левом боку.

Спать больше не хотелось. Вспомнил странные звуки и пыхающий малиновым камень. Зажмурившись, будто в детстве, Николай повернулся на правый бок и приоткрыл один глаз.

Первые лучи утреннего солнца уже уткнулись в сопки и высветили проплешины с приямками. До плато они пока не дошли, но среди остатков теней он увидел две палатки.

Одну егерь узнал сразу: защитная, в камуфляжных пятнах, – Ознорского.

Вторую, оранжевую и с верандочкой, он раньше не видел.

Николай закрыл глаза и снова их открыл. Ничего не поменялось. Тогда он встал, присел пару раз, разгоняя кровь, и пошел к палаткам.

Финал, итоги

Ничто не могло омрачить радости второго рождения!

Первые слова Николая: «Быстро же вы управились…» – показались сначала издевкой. Когда же выяснилось, что с момента перехода второй компании прошли только сутки, удивлению не было предела.

Второй загадкой оказалось наличие соседней палатки, а в ней… абсолютно голых – в чем мать родила – Бориса Петровича и Анны Иосифовны!

На претензии Мишки о недоверии к его теории все с удивлением узнали: после перехода они провели в долине почти сутки. Не обнаружив утром палатки Ознорского, Борис Петрович повторил вечером свой африканский обряд и запустил «машинку» вторично.