Время жестких мер - Алексей Пронин

– Да, приятно, – подумав, согласился Смолин.

– Не мог бы ты малую часть сегодняшнего дня, например, вторую, провести дома? Она прибудет в шесть…

– На Финляндский вокзал? – шутил он из последних сил. – В пломбированном вагоне?

– Нужно навести порядок, закупить продукты, помыть, наконец, пол…

– И потолок…

– Какие несмешные у тебя шутки. Короче, ты будешь дома? – Альбина исчерпала терпение.

Сказать «нет» сил уже не нашлось. Он твердо знал, что дома сегодня не появится ни при каких обстоятельствах, но зачем расстраивать супругу?

– Посмотрим, дорогая…

– В котором именно часу ты посмотришь?

С каких это пор она стала такой пунктуальной и требовательной? Он ответил, что не знает, и полностью выключил телефон. Полезных звонков все равно не дождешься. Иных уж нет, а те далече… Он проехал, заговаривая боль, через весь город, припарковал машину у недавно перестроенной гостиницы «Обь», расположенной в километре от Речного вокзала в живописном прибрежном месте. В фойе вошел, почти не сгибаясь. Улыбаясь из последних сил, заказал номер на восьмом этаже, снял из банкомата энную сумму, задумался, не снять ли девочку – а этого добра в фойе было предостаточно, и все ему улыбались, решил повременить, засел в кафе.

– У вас волчий аппетит, – заметила официантка, когда он заказал третью порцию отбивных. – Если бы все наши клиенты ели с таким удовольствием, мы бы работали уже на Багамах.

Он дополз до места, позвонил по имеющемуся в номере телефону, заказал бутылку виски и что-нибудь уместное в придачу. В «рисепшен» посчитали, что самое уместное – несколько чутких фей. Он топил в алкоголе печаль и грусть, когда в номер вторглась компания не обремененных комплексами девиц, одна другой страшнее, и заявили, что они всегда готовы. Барышни смеялись, галдели. А он не был готов к веселью. Насилу их выпроводил, последнюю пришлось выталкивать, не стесняясь в выражениях. Принял очередную дозу, а когда добрел до ванной, обнаружил там еще одну – она успела спрятаться и избежала позора выдворения. Путана сидела на краю ванны – в выразительных колготках (и, собственно, больше ни в чем), на голове шлюшки красовался рыжий парик. Дама курила, пуская к потолку колечки дыма.

– Ты клоун? – ужаснулся Смолин. Хорошо, хоть бутылку прихватил с собой – немедленно припал к ней, чтобы все увиденное обрело хоть какие-то очертания приличия.

– Привет, – улыбнулась путана. Ее верхние зубы были широко расставлены, образуя щель, похожую на пробоину от пули, благодаря чему девица напоминала рыжего зайца. – Меня зовут Варвара. В смысле, Барбара. Ты уже дошел до кондиции?

– До какой, Барби?

– До нужной, – шлюшка заразительно захохотала. Со знанием отечественных комедий у нее все было в порядке. – Прими душ и пойдем в постельку.

– Пойдем, – промямлил он, – но только в том случае, если ты мне за это заплатишь.

Грусть не тонула, всплывала, он заказал вторую бутылку, надеясь отключиться. Варвара крутилась под боком, хихикала, ласкалась. Убираться восвояси ей претило категорически. Он смирился с ее бурным соседством. Что она с ним делала, он не помнил, очнулся на рассвете, на краю постели – еще немного, и произошел бы обвал. Полюбовался на два использованных презерватива, лежащих под кроватью вместо тапок, отполз, уткнулся в потное женское тело, в ужасе подпрыгнул, побрел в ванную. Когда вернулся, призрак проститутки продолжал преследовать, уже не спал, сидел на кровати, намекая ужимками, что прелюдию расставания надо провести «по-человечески». Он застонал и рухнул в кресло. Она его поняла, собралась, как прилежный новобранец.

– Скажи, Барби, – поднял он голову, – ты когда-нибудь снимаешь свой парик?

– Так это же не шапка, – резонно откликнулась девица. – И с чего ты взял, что без парика я буду краше? Знаешь, что под ним? – Она взялась за свои «волосы».

– Не надо, – испугался он, – я верю тебе. Надеюсь, это не тиф.

– И все равно ты забавный, – подумав, изрекла Варвара. – С тебя две тысячи, мальчик. Немного, согласись. С тех, кто мне не нравится, я беру четыре.

Он безропотно отдал деньги. Проститутка оказалась «честной» – не обчистила его за ночь.

– Ладно, болей, – буркнула она, чмокнув его в щеку. Вихляющей походкой направилась к двери.

Тоска разыгралась не на шутку. Похмелье рвало. Старые раны заявляли о себе дружной болью во всех местах. Он закутался в одеяло, уснул, зарядив будильник на два часа дня.

Он проснулся в два часа дня. На следующие сутки. Встал, привел себя в порядок, спустился в фойе, оплатил проживание еще на сутки вперед, заправился в кафетерии. Вывел машину с парковки и покатил, собирая пробки, на улицу Бакинских комиссаров. Странное чувство преследовало его. Он должен был вновь оказаться в этом месте, провести там какое-то время, подумать. Не бывает безвыходных положений, бывают люди, которые в них верят. Должна появиться ниточка…

Он подошел к двери и застыл, испытав страшное волнение. Рука потянулась к ручке, но стала ватной, тяжелой (бывает тяжелая вата?), липкий пот заструился по спине. Засада в доме? Или все нормально? Он толкнул дверь, вошел. Будет то, что будет, и ничего другого. Он готов. На одном дыхании он проскользнул коридор, остановился, не зная, что и думать…

Женщина, стоящая у окна, обернулась. Она не узнала его. Он сам ее не узнал. Другая одежда, другая осанка, другой взгляд. В ней не было прежней беспомощности. Было… что-то другое. Холодной волной окатило. Стало трудно дышать. В ее красивых глазах мелькнула растерянность.

– Кира? – выдавил он. – Ты здесь? Подожди… мне не чудится?

Она была в своем репертуаре. Как всегда, ничего не помнила. Она не знала этого парня! О чем и сообщила дрожащим голосом. Она никого в этом мире не знала! Его физиономия вытянулась от удивления, ослабли объятия, она прошептала, что они (объятия) ее не напрягают, даже в целом устраивают, он обрадовался и зажал ее в тиски. Они стояли у окна, он захлебывался, говорил о ней такие вещи, что волосы вставали дыбом…

Она верила. Но кроха недоверия оставалась. Он распинался в чувствах. Он был ее любовником, она сгорала от любви к нему, ждала его с нетерпением каждый день, млела от счастья. Какая прелесть. Ко всему прочему он был женат.

– Напрягись, – шептал он, – вспомни меня…

Она тужилась, скулы сводило от напряжения. Боялась пукнуть.

– Ты изменилась, – бормотал он. – Ты несколько дней не принимаешь свои таблетки, и вот результат. Ты не сходишь с ума, не испытываешь никакой двойственности, ты просто ни хрена не помнишь…

– А я могу вспомнить?

– Не знаю… по правде говоря, скептически настроен. Над тобой трудились специалисты. Твою память просто ампутировали – как ногу. А загрузили всякое барахло. Но если нельзя вспомнить, то можно узнать, согласись?