Батальон прорыва - Сергей Нуртазин

«Хорошая дрессировка», – подумал Андрей. Он, как бывший пограничник, знал, на что способна хорошо обученная собака, а потому заговорил спокойным голосом, на немецком языке:

– Фройляйн, успокойтесь, я не сделаю вам ничего плохого. Я зашел, чтобы проверить, нет ли в вашем доме вооруженных людей. А теперь возьмите собаку и спокойно выходите из подвала. Вам не стоит здесь находиться. Идите к своей матери, никто вас не обидит. Я вам обещаю.

Скоморохов, пятясь задом, поднялся по лестнице. Девушка сержанту поверила. Когда она, дрожащая от холода и страха, вышла из подвала вместе с овчаркой, к Андрею кинулась хозяйка дома. Она со слезами просила пощадить дочку и рассказала, что её отец высказывался против войны и правящей власти, за что был посажен в тюрьму, где находился по сию пору. Она успокоилась лишь тогда, когда Андрей пообещал, что гарантирует ей и её дочери безопасность, пока он и его товарищи находятся в их доме.

Дом был скромных размеров, а поэтому большинство бойцов отделения разместились на первом этаже, в столовой и мастерской, где хозяин до того, как отправился в застенки гестапо, занимался изготовлением курительных трубок. Милованцев, Скоморохов и Голота расположились на временное проживание на втором этаже, в уютном зале с диваном, небольшим столиком, двумя стульями и креслом-качалкой. Украшением зала служило старинное пианино. У Милованцева при виде инструмента загорелись глаза. Когда ватник, шапка, автомат и вещмешок ленинградца оказались на диване, он пододвинул один из стульев к пианино, сел на стул, открыл крышку. Его длинные тонкие пальцы коснулись клавиш и звуки «Венского вальса» Иоганна Штрауса заполнили дом. Музыка завораживала. Скоморохов и Голота так и остались стоять посереди зала одетые, с вещмешками за плечами и оружием в руках. Очарованные игрой, они не заметили, как в зал забежала немецкая овчарка. Собака села рядом с Милованцевым и стала внимательно на него смотреть. Владимир заметил собаку, прекратил играть. Голота усмехнулся:

– Похоже, псине тоже твоя музыка понравилась.

Милованцев настороженно, с неприязнью посмотрел на собаку.

– Ей, может, и нравится, только мне не очень. Мне после плена до сих пор эти овчарки снятся. Как вспомню их пасти оскаленные… Меня ими два раза травили, ноги и руки после их зубов в шрамах. На всю жизнь память осталась. Убрали бы вы её, ребята.

Прогонять пса не пришлось, он будто понял, о чем говорили штурмовики, обиженно посмотрел на Милованцева и выбежал из комнаты. Владимир продолжил играть. В дверях появилась дочь хозяйки дома. Она вошла в комнату с подносом в руках. Когда прозвучали последние аккорды вальса, девушка подала голос:

– Битте. Брецель.

Штурмовики обернулись. На подносе стояли три чашечки суррогатного эрзац-кофе, рядом с ними лежало несколько штук ржаного, похожего на галеты печенья и стеклянная вазочка с вишневым вареньем. Несмотря на карточную систему и тяжелое положение с продуктами на территории Германии, хозяйка, в ущерб собственным припасам, решила ублажить русских солдат в надежде на их ответное доброе отношение. Но Милованцева и Голоту больше заинтересовала сама девушка. Стройная фигура, густые русые волосы, серые выразительные глаза невольно притягивали внимание. Арсений не удержался от комплимента:

– Вы поглядите, какая цыпа, шоб она мине во сне снилась!

Девушка подошла к столу поставила поднос. Скоморохов поблагодарил по-немецки:

– Данке шон.

Девушка собралась уходить, но Милованцев попросил Скоморохова её остановить.

– Андрей, спроси, как её зовут и чьё это пианино.

Скоморохов задал вопрос. Девушка ответила, что её зовут Марта и это её пианино. Она вновь попыталась уйти, но Милованцев явно этого не хотел и попросил через Скоморохова что-нибудь сыграть. Девушка не отказалась, и в доме вновь зазвучал вальс Штрауса, только теперь это был вальс «Сказки Венского леса». И вновь музыка оплела всех своими невидимыми сетями, увлекла за собой, в далекую мирную, довоенную жизнь…

Звуки вальса затихли, девушка встала, добродушно посмотрела на Милованцева, мило улыбнулась и вышла из комнаты. Голота проводил девушку нагловатым взглядом, напевая слова известной песни:

Милованцев покраснел, улыбка девушки ввела его в смущение. Внимание девушки к Милованцеву задело Голоту, после последней ссоры между ними росла неприязнь, и это очень не нравилось Скоморохову. Одессит не замедлил подначить нового командира отделения:

– Ишь, раскраснелся, как рак в кипятке. Ты бы еще этой фрицевской стерве ручку поцеловал.

Милованцев вскочил со стула, гневно глянул на Голоту.

– Не смей! Если надо, и поцелую. Такая игра на инструменте того стоит. – он снова сел к пианино, пробежался пальцами по клавишам.

Скоморохов снял шапку, ватник, сел на диван, устало произнес:

– Хватит вам лаяться, потерпите до марта, когда нас, по окончании срока, раскидают в разные части. И не забывайте, что нам вместе в бой идти. И еще: девку не трогайте! Володя правильно говорит: мы Красная армия и должны вести себя достойно, не уподобляться фашистам. Надо думать о том, что о нас после напишут, каким словом вспомнят.

Голота достал из вещмешка бутылку шнапса, глотнул из горлышка, заел ржаным печением и лишь потом ответил:

– А ты меня не учи, что делать, я ученый. Фрицы наших девок трогали, а нам, получается, нельзя? Опять же, у тебя, Скоморохов, полька была, и мне немку охота.

Андрей промолчал, ведь доля правды в словах Арсения всё же была. Скоморохову отчего-то вновь вспомнилась Варя. Воспоминания о ней сменила картина изнасилованной в партизанском стане приспешниками фашистов девушки Дануты. И всё же…

Милованцев, чтобы не слышать слов Голоты, заиграл громче. Арсений снова отпил из бутылки, подошел к Милованцеву, примирительно сказал:

– Что ты всё тренькаешь, лучше вот эту изобрази. – переминаясь с ноги на ногу и поводя плечами, запел:

Ночью штурмовиков разбудил протяжный вой собаки в доме. Хозяйка и её дочь пытались успокоить овчарку, но вой не прекращался. Спустя некоторое время Скоморохов услышал, как хлопнула входная дверь, он понял, что хозяева выпустили пса на улицу. Теперь собака выла под окнами комнаты, где расположились штурмовики. Затем случилось то, чего никто не ожидал. Голота выругался, встал с кресла-качалки, на котором спал, открыл окно и выстрелил из автомата. Вой сменился жалобным визгом, который вскоре затих. Скоморохов, Милованцев и Марта выбежали на улицу, но овчарка была мертва.

Выстрел разбудил не только обитателей дома, но и командира роты Рукавицына. Голоте удалось избежать серьезного наказания. Одессит объяснил свое поведение так: