Батальон прорыва - Сергей Нуртазин

– Увидел, что кто-то подбирается к дому, открыл окно, спросил, кто идет? Когда мне не ответили, я выстрелил.

Скоморохову и Милованцеву, чтобы не подводить товарища, пришлось подтвердить его слова. На упреки Милованцева он ответил:

– Эта псина своим воем беду нам могла накликать. Ты же сам говорил, шо собак не любишь. Так шо тебе из-под меня надо!

После этого случая отношения между Голотой и Милованцевым испортились еще больше. Не стали они лучше и с хозяевами дома. Да и с чего? Скоморохов видел, что Марта весь следующий день ходила с заплаканными глазами и старалась не выходить из своей комнаты.

* * *

Время шло, а наступление на Берлин всё не начиналось. Впрочем, и боевые действия не прекращались. Немцы предпринимали безуспешные попытки скинуть с плацдармов в Одер части Красной армии, а в тылу еще оставались очаги сопротивления немцев. 23 февраля пришло сообщение, что пала превращенная немцами в крепость Познань. На следующее утро Голота принес ещё одну новость. Он вошёл в комнату, где сидели за столом Скоморохов и Милованцев, в возбужденном состоянии и с порога принялся излагать суть причины, которая вывела его из равновесия:

– Слушайте сюда! Я сейчас ходил отправлять посылок родителям, и, шо вы себе думаете, я услышал? – не дожидаясь ответа, он продолжил: – А услышал я то, шо несколько человек из других рот будут досрочно выведены из состава батальона за проявленную в бою исключительную доблесть. Спрашивается вопрос. Это как изволите понимать, господа хорошие? Они, значит, герои, а мы, выходит, дерьмо собачье?! Как вам это нравится? Чего молчите?! Разве мы мало фрицев положили и в плен взяли, а сколько трофеев?! Это шо, справедливо?

Андрей встал из-за стола.

– А так, Сеня, и понимай. Во-первых, воюем мы не только за то, чтобы поскорее офицерские погоны получить. Во-вторых, вполне могла случиться какая-нибудь путаница в документах или представление затерялось. В-третьих, кому сейчас прикажешь о нас хлопотать? Первый командир роты старший лейтенант Коробков убит, второй, Рукавицын, ранен и вернется в батальон или нет, неизвестно.

Голота не утерпел:

– И в-четвертых, можете, уважаемый Арсений Семёнович, утереться и не пускать слюну до самого пола. – Голота подошел к дивану, вытащил из-под него бутылку шнапса, откупорил, сел в кресло-качалку, сделал глоток.

Скоморохов неодобрительно посмотрел на товарища.

– Прекращал бы ты это дело, уже который день к бутылке прикладываешься. Смотри, так и до неприятностей недалеко.

Голота оскаблился, достал из кармана папиросы, закурил. Выпустив изо рта кольцо дыма, ответил:

– Ой, только не надо делать мне беременную голову. Шоб ты знал, этот чудодейственный нектар лечит мне нервы, а они у меня уж очень стали чувствительные.

В комнату вошел Карапетян:

– Андрей, Володя. Вас комбат вызывает.

Голота встал с кресла-качалки, обиженно произнес:

– Ну вот, похоже Сеня Голота опять лишний.

Ему никто не ответил. Андрей Скоморохов и Милованцев быстро собрались, вышли из комнаты. В глубине души у Скоморохова затеплилась надежда, может, его простили, может, и на их роту есть приказ об отчислении его и его товарищей из батальона и восстановлении в прежних званиях за доблесть.

Надежда не оправдалась. Разговор с комбатом был непродолжительным. Майор Миронов пожурил Андрея Скоморохова за проступок и выразил надежду, что больше такого не повторится, после чего сказал, что он вновь назначается командиром отделения, а Милованцеву предложил временно заменить командира роты Рукавицина, выбывшего на неопределенный срок по причине ранения. Решение командира – закон, с тем и вернулись обратно.

В доме их встретил плач матери-немки и её дочери Марты. Девушка жалась к матери и стыдливо прикрывала разорванным платьем обнаженную грудь. Андрей постарался узнать у хозяйки дома, в чем дело, но в ответ услышал упреки. Он попросил её успокоиться, но в это время наверху раздался грохот. Разговор с немкой отвлек Скоморохова, и он не заметил, как Милованцев быстро поднялся на второй этаж. Андрей кинулся следом. Когда он забежал в комнату, Голота вставал с пола. Из его носа текла кровь, затуманенные спиртным глаза с ненавистью смотрели на Милованцева. Владимир стоял в двух шагах от него, у пианино. Его искаженное гневом лицо побледнело, суставы на сжатых в кулаки пальцах побелели. Голота вскочил, выхватил из ножен нож.

– Ну всё, фраер, тебе конец.

Скоморохов, зная умение Голоты владеть ножом и его взрывной характер, понял, что Милованцеву грозит смертельная опасность. Андрей бросился между противниками, перехватил занесенную для удара руку Голоты, повалил его на пол. Арсений пытался вырваться, но на помощь Скоморохову пришел прибежавший на шум Сурен Карапетян. Они отняли у одессита нож, посадили на диван, заставили успокоиться. Скоморохов с укором посмотрел на Голоту, по-отечески сказал:

– Что ж ты так?!

Голота молчал. Скоморохов обратился к Карапетяну:

– Ты присмотри, чтобы они опять друг на друга не набросились, а я пойду хозяйку успокою.

Ни хозяйки, ни её дочери Марты Скоморохов в доме не нашел. Они вернулись через час, вместе с бойцами «СМЕРШа». В их командире Андрей узнал капитана Шилохвостова. По его приказу и указке хозяйки дома Голоту взяли под арест. Со словами: «Товарищ капитан, я не виноват! Я ей ничего не сделал! Я только хотел удержать, а она рванулась и платье…» – он бросился к Шилохвостову, но его сбили с ног, связали руки. Во время возни на полу у Голоты из кармана выпал портсигар. Его поднял капитан Шилохвостов. Ловким движением пальцев открыл крышку. В портсигаре вместо сигарет оказались женские часики и золотые украшения.

Капитан «СМЕРШа» вперил холодный взгляд в Голоту.

– Так ты, боец, ещё кроме того, что немок домогаешься, пьянствуешь, – Шилохвостов покосился на бутылку шнапса у кресла-качалки, – еще и мародерствуешь?! Ты знаешь, что позоришь нашу армию?! Знаешь, что отец девушки посажен фашистами в гестапо?!

Голота обреченно опустил голову. Шилохвостов кивнул бойцам «СМЕРШа»:

– Увести!

Арсения увели. Он так и ушел с опущенной головой, скрывая от товарищей свое лицо и свои переживания. Капитан Шилохвостов начал допрос свидетелей. Однако штурмовики знали немного, так как никто не видел, что произошло между девушкой и Голотой. Когда в комнату на допрос вызвали Скоморохова, он в разговоре с капитаном предположил:

– Может, и не было между ними ничего, и Арсений сказал правду? Может, он не виновен? Он парень хороший и боец отличный, нельзя его строго судить…

Слова Андрея заставили Шилохвостова вспылить:

– Не виновен, говоришь! Может, ты к немке под подол полезешь и проверишь, было что-нибудь между ними или нет! А куда ты денешь пьянство и мародерство! Послушай меня, Скоморохов! Не суй нос куда не следует! Мы без тебя разберемся, кто прав, а кто виноват! – Шилохвостов открыл офицерскую сумку-планшет, достал из нее листок бумаги протянул Андрею. – Читай! – Скоморохов взял листок. Это был приказ Сталина от 19 января 1945 года «О поведении на территории Германии». Приказ гласил: «Офицеры и красноармейцы! Мы идем в страну противника. Каждый должен хранить самообладание, каждый должен быть храбрым… Оставшееся население в завоеванных областях, независимо от того, немец ли, чех ли, поляк ли, не должно подвергаться насилию. Виновные будут наказаны по законам военного времени. На завоеванной территории не позволяются половые связи с женским полом. За насилие и изнасилования виновные будут расстреляны».