Алая Вуаль - Шелби Махёрин

С тех пор как он познакомился с тобой вчера, он не думает ни о чем, кроме твоей крови. Это прекрасное горло стало его навязчивой идеей.

Я снова чуть не споткнулась, мой рот раскрылся от возмущения.

— Я… Это неправда…

— Вы должны быть польщены. — Михаль поднимается по ступеням замка и проходит мимо квартета стражников, которые кланяются ему в унисон. Я быстро отвожу взгляд. После вульгарного заявления Михаля. Я, конечно, представляю себе голод в их глазах. — Обычно мы не жаждем крови людей, — продолжает он, и, возможно, я также представляю, как он подходит ближе, как холодно смотрит на других вампиров. Однако я не представляю себе властную руку, которую он кладет мне на поясницу. — Димитрий, конечно, исключение. Он жаждет крови каждого.

Мои щеки вспыхивают необъяснимым теплом от его прикосновения, и я ускоряю шаг, пробираясь вперед через прихожую.

— Вы лжете. — Понятия не имею, лжет ли он, но я не могу терпеть, когда Михаль говорит плохо о Димитрии. Не тогда, когда Михаль — это такой настоящий и ужасный Михаль.

Его губы подрагивают, когда он следит за моими шагами.

— Верь во что хочешь.

— О, я буду. — Однако его слова попали в точку, и мое первое воспоминание о Димитрии снова всплывает в памяти. Пропитанные кровью лохмотья. Скрытное поведение. Я с раздражением отбрасываю все это в сторону и вырываюсь через двойные двери в ночь. Димитрий был очень добр ко мне. Я с подозрением спрашиваю: — Почему вампиры не жаждут человеческой крови?

— Она тоньше и слабее на вкус, чем кровь магических существ. — Михаль протягивает руку в сторону раскинувшегося внизу города, приглашая меня пройти вперед. — Но мы уже выяснили, что ты не человек. Не совсем.

— Вы говорите глупости.

— Ты говоришь испуганно.

Мой взгляд сужается.

— Если вы так уверены, что я не человек, пожалуйста, просветите меня — кто я?

Его взгляд томительно опускается к пульсу в моем горле.

— Есть только один способ узнать это.

— Вы никогда не укусите меня.

— Нет?

— Нет.

Его медленная улыбка не сходит с лица, и он проходит мимо, не сказав больше ни слова.

Четыре из пяти жертв имели магическое происхождение, и все они были найдены с колотыми ранами на горле и без крови в теле.

Вампиры обычно не жаждут человеческой крови. Она тоньше и слабее на вкус, чем кровь магических существ.

Теперь не может быть никаких сомнений в его виновности. Это было практически признание.

И мне ничего не остается, как последовать за убийцей в город.

Прохожие расступаются перед нами без колебаний, либо склоняясь в почтении, либо отступая в страхе. Однако все они смотрят на Михаля из-под своих зонтиков, как будто среди нас ходит бог. Кажется, он не замечает их увлеченности. Возможно, ему просто все равно. Сцепив руки за спиной, он с безразличием шагает по улицам, кивая одним и игнорируя других. Импозантный и невыносимый.

Однако Михаль уже дважды за день разыскивал меня, а это значит, что наше незаконченное дело остается отличным рычагом давления. Нравится ему это или нет, но пришло время получить ответы, и если он откажется их дать, я заставлю его пожалеть о своем бессмертии. Торопясь, чтобы не отстать, я говорю:

— Мсье Марк сказал, что серебро — конечный ресурс в Реквиеме. — Когда Михаль ничего не говорит, я чуть не подрезаю ему пятку, торопясь догнать его. — Действительно, он вообще не держит его в своей лавке. И зеркал у него тоже нет.

Михаль по-прежнему не признает меня.

— Разве это не странно? В магазине одежды нет зеркал? Хотя, если подумать, — на этот раз я намеренно наступаю ему на пятку, вспоминая, как мы с Пиппой однажды разбили мамино ручное зеркало, покрыв его серебристой пылью, — я не припомню, чтобы в моей комнате тоже были зеркала. Или в замке. Или на всем острове.

— Отсюда и слово конечный.

— Где мой крест? — резко спрашиваю я. — Вы никогда не отвечали мне раньше.

Когда я в третий раз щелкаю его каблуком, он бросает угрожающий взгляд через плечо.

— И сейчас я не намерен тебе отвечать. Скажи мне, ты всегда такая… — Его голос срывается, когда он пытается подобрать нужное слово. — Бесящая?

Я одариваю его своей самой милой улыбкой и наслаждаюсь тем, как сужаются его глаза в ответ.

— Всегда. А теперь — куда мы идем? — Словно ожидая моего сигнала, небо распахивается всерьез, обрушивая на наши головы жирные капли дождя. — К свечному мастеру? В магазин зонтиков?

Он мрачно усмехается.

— Нет, питомец.

Мы останавливаемся перед входом в театр.

С балюстрады свисают мокрые от дождя бархатные сваги46, а из черно-золотых дверей не льется музыка. Криков тоже не слышно. Очевидно, на сегодня никакого представления не запланировано.

Михаль все равно протискивается через вход, совершенно не заботясь об этом, как раз в тот момент, когда над головой сверкает молния. Она освещает теневые фигуры в пустом фойе, и мне вдруг становится еще менее интересно наше незаконченное дело. Замешкавшись на ступеньках, я спрашиваю:

— Зачем мы здесь? Что вам от меня нужно?

— Ты знаешь ответ, по крайней мере, на один из этих вопросов. — Стоя на пороге, он снимает пиджак и отбрасывает его в сторону. Рубашка под ним белая и насквозь промокшая. Во рту резко пересохло, я оторвала взгляд от скульптурной формы его груди и обнаружила, что он ухмыляется мне. Мои щеки вспыхивают. — Не стесняйся, заходи, — язвительно говорит он, его глаза стали еще темнее, чем раньше. Я смотрю на него сквозь ливень, вода стекает по носу. Портрет аристократического изящества. — Нет, пока ты не скажешь мне, зачем мы здесь.

Он снова усмехается, закатывая каждый рукав медленными, ловкими пальцами.

— Но ты же вся мокрая.

— Да, спасибо за это умное замечание. Я бы никогда не догадалась, если бы ты не…

— Заходи в дом, — повторяет он.

Я убираю с лица мокрые волосы, сопротивляясь желанию топнуть ногой, как ребенок.

— Скажите мне, почему мы здесь.

— Ты довольно упряма, не так ли?

— Чайник, встречай чайник. — Скрестив руки, он прислоняется плечом к открытой двери и рассматривает меня. — Может, сыграем еще раз? Если я объясню, почему мы в L'ange de la Mort, ты пообещаешь зайти внутрь?

L'ange de la Mort.

Ангел Смерти.

Я скрещиваю руки, медленно утопая в сапогах, и стараюсь не дрожать от холода. Он считает себя вполне разумным — я вижу это по снисходительному изгибу его губ, по самодовольному блеску в глазах. Для него я всего лишь ребенок, нуждающийся в управлении. При других обстоятельствах я могла бы попытаться