Невероятные происшествия в женской камере № 3 - Кира Ярмыш

– Ну все-таки тюрьма – это уже не шутки.

– Это не тюрьма, – поправила Аня.

Папа отмахнулся:

– Да неважно, как это называется. Главное, это уже не просто на твои митинги ходить. Теперь ты будешь на примете. Это уже серьезно.

В Аниной голове разом вспыхнуло столько слов: ей хотелось возмутиться, сказать, что она никогда и не собиралась ограничиваться “несерьезными” методами, что полумеры – это вообще не для нее, что если уж решил бороться, то трудности не должны пугать, – и еще много других вещей разной степени высокопарности. Но она, конечно, ничего не стала говорить. Учитывая, что она столько лет не подпускала отца близко, было бы странно сейчас требовать от него понимания. Аня смиренно напомнила себе, что если кто и виноват, что они угодили в ловушку этой липовой сдержанности, то только она.

– Тебе кажется, что спецприемник – это страшно, – заверила Аня. – На самом деле здесь только спишь и читаешь. Так что не переживай за меня, это всего лишь на десять дней.

– А если в следующий раз тебя посадят на больше? – патетично воскликнул отец.

Аня чуть было не поморщилась, но привычно сдержалась.

– Ну, значит, посижу побольше, – ответила она, мягко улыбаясь.

Отец опять откинулся на спинку стула и оглядел Аню, словно видел впервые.

– Это все тебе мама в голову вбила, – вдруг горько сказал он.

Аня опешила от такого крутого поворота.

– Что мама мне в голову вбила?

– Это у нее такой характер. Непримиримый. Неуживчивый. Она всегда со всеми борется. Помню, я помогал ей устроиться на работу, уже когда мы разошлись. Своего друга просил взять ее. Она пришла, проработала месяц и уволилась. И мне говорит: он меня оскорбил, это было ниже моего достоинства – стерпеть такое. Я потом спрашиваю у друга, что там случилось, а он… Ну, в общем, что сейчас уже рассказывать. Придумала себе что-то и сама обиделась.

От неожиданности у Ани округлились глаза, и она уставилась на отца, позабыв о своей натренированной бесстрастности. Его тирада настолько выбивалась из четко очерченного круга разрешенных тем, что Аня даже не сразу вникла в ее суть.

– При чем здесь вообще мама? – глупо спросила она.

– Прости меня, – вздохнул отец и сделал виноватое лицо. – Я неправильно поступаю, что рассказываю тебе это. И я бы, конечно, никогда не стал рассказывать, если бы не видел, как она влияет на тебя. Но понимаешь, в этом мире побеждают гибкие. Те, кто умеет приспособиться. Твоя мама не такая, и я вижу, как много ты от нее взяла. Это, наверное, и моя вина. Если бы я был рядом, я бы постарался что-то исправить, объяснить тебе, что иногда лучше пойти на компромисс, переждать, а не сразу ввязываться в драку. Но, понимаешь, я не мог быть с тобой рядом, потому что мама в один прекрасный день решила выкинуть из жизни и меня.

Думая впоследствии об этом разговоре, Аня приходила к выводу, что, сиди они у папы дома, попивая чай, она бы, наверное, взяла себя в руки. А может, сиди они дома, этого разговора и не было бы никогда. Но куцая кафельная комнатка с поцарапанным столом и решеткой на окне мало способствовала вежливости. Аня и так злилась весь день, что вынуждена торчать в спецприемнике, – появление здесь отца с его нападками и сомнительными жизненными уроками окончательно выбило ее из равновесия.

– Она не просто так “выкинула тебя из жизни”, – сухо сказала Аня. – Ты ей изменил.

Отец снова вздохнул:

– Этот поступок меня не красит, и я им совсем не горжусь. Но жить с твоей мамой было очень сложно. У нее такой характер… Она слишком гордая, всегда все знает лучше всех. Очень тяжело ужиться с таким человеком.

– Так в итоге ты не был рядом, потому что она тебя выкинула из жизни или потому что ты сам с ней не мог ужиться? – Аня постаралась, чтобы тон ее был ледяным, но она уже чувствовала, как внутри разливается жар от несправедливости, возмущения и оторопи, – то, что сейчас происходило, не должно было происходить, но она знала, что остановить это уже невозможно.

Отец посуровел:

– Дочка, я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Обстоятельства бывают разные, и самое главное – постараться, чтобы они были выгодны для тебя или хотя бы безвредны. Ты знаешь, что я не в восторге от нашей власти и сам вижу все проблемы. Да я даже уехал, потому что понимаю, что в России сейчас не лучшая ситуация. Может, и тебе уехать? Поступить куда-нибудь за границу учиться?

– Я не хочу учиться за границей, – как можно четче проговорила Аня. – Ты уехал, а я собираюсь остаться.

Папа покачал головой. Суровость сошла с его лица, уступив место прежней озабоченности. Аня отстраненно подумала, что нисколько не верит в его искренность. Ей всегда казалось, что так же, как она отгораживалась от него сдержанностью, отец отгораживался от нее наигранными эмоциями. Что каждый из них чувствовал на самом деле, они друг другу не показывали.

– Я волнуюсь за тебя, – снова сказал папа. – Ходить на митинги в наше время очень опасно. Видишь, что уже делается? А если тебя в самом деле посадят в тюрьму, не дай бог? Кто тебя будет оттуда вытаскивать? Кто будет тогда тебе помогать? Друзья? Мама? Нет, я буду!

Папа произнес это почти с остервенением, и Ане показалось на секунду, что он потерял лицо, – но уже в следующий момент он снова напустил на себя выражение глубокой печали и обеспокоенности.

– Я тебя никогда не брошу. Но ты должна в первую очередь думать своей головой. Если с тобой что-то случится, никто больше не поможет. Ты придешь ко мне и скажешь: “Папа-папа, выручай! Папа, ты был прав!”

Последние слова он проговорил тоненьким голосом, как бы пародируя ее. Аня вскипела.

– Я не приду и не скажу, – резко сказала она.

– Кто всегда тебя выручает? Кто всегда приходит тебе на помощь? – не унимался отец. – Я! Помнишь, как ты сбежала из дома, а я тебя нашел? И что ты мне говорила? “Только не отдавай меня маме!” И я тебя не отдал, устроил тебя к Ирине Сергеевне, содержал тебя!

Аня почувствовала, как жар распространяется по всему ее телу – даже глаза как будто заслезились, и она моргнула два раза, чтобы согнать пелену. В груди заклокотало настоящее бешенство.

– Можешь быть уверен, что я тебя о помощи никогда не попрошу, – отделяя каждое слово, повторила она. Отец осекся, словно впервые ее услышал, и удивленно посмотрел на Аню. – Хорошо, что ты вспомнил. Когда я сбежала из дома, ты не оставил меня у себя, а сбагрил какой-то незнакомой женщине и платил ей, лишь бы я тебя не беспокоила. Это и есть твоя помощь.

Папа помолчал несколько секунд, потрясенно таращась на Аню.

– Как ты можешь говорить такое? – наконец произнес он. – Да если бы не я…

– Я никогда не была для тебя вполне хороша, – перебила его Аня. В ней бушевало такое пламя, что слова выскакивали изо рта сами, как искры. – Тебе всегда было плевать. Ты хоть что-нибудь про меня знаешь? Ты постоянно рассказываешь мне про своих детей, а сам даже не спросишь, как у меня дела. А теперь, когда я сижу здесь, ты приходишь и начинаешь читать мне нотации. Где ты был раньше? Где было твое волнение и забота? Ты вспоминаешь обо мне раз в год и считаешь, что можешь учить меня жизни.