Коварная ложь - Паркер С. Хантингтон

Гнев хлестнул меня в грудь. Негодование подступило к горлу. Я хотела в миллионный раз прокричать, что я уже взрослая, но меня не слушали. Он унижал меня снова и снова.

В постели Рида.

В лифте.

Перед моими коллегами.

Но я знала, что он ко мне неравнодушен, потому что отказывалась верить, что он воздействовал на меня так сильно без какой-либо взаимности. Так что ладно. Если он хотел сделать мою жизнь невыносимой, я не могла избежать этого. Мне нужна была эта работа, а ему была нужна его репутация.

А мне очень была нужна эта работа.

Очень, очень нужна.

Дергалось.

Все во мне дергалось.

Челюсть.

Жилка на шее.

Жилка на виске.

Жилка на моем гребаном члене.

Рука Эмери метнулась в слепых поисках регулятора температуры. Она повернула его и шагнула назад. Вода каскадом стекала по ее лицу изгибам ресниц, по губам и ниже.

Я отказывался смотреть на ее тело, пусть даже она заполняла пространство своим присутствием. Все в ней было слишком.

Слишком разрушительно.

Слишком токсично.

Слишком безрассудно.

– Что за простушка, – солгал я, сгорая от того, как пронизывающе смотрели эти разноцветные глаза.

Горячий туман вскипел в комнате, окутывая одежду и все участки кожи, до которых только мог достать. Я прислонился спиной к раковине, перенеся свой вес на нее, снял пиджак, бросив его на запотевшую от пара плитку и не торопясь закатал рукава своей шелковой рубашки.

Шею сдавливало, но я держал ворот застегнутым, не желая дальше раздеваться перед обнаженной двадцатидвухлетней девушкой. Особенно когда четко разглядел красную бутылку с синей этикеткой и крадущимся волком на ней.

Она использовала мой старый гель для тела. Тот же бренд. Тот же запах. Вор, по ускользающим от меня причинам крадущий мою сущность.

Вот почему в лифте я узнал ее запах.

Она втирала меня по всему своему телу.

– Мне жаль вас, мисс Родес, – я сделал акцент на ее фамилию, наслаждаясь тем, как она реагирует на нее. Словно я ударил ее по спине. – Вы неспособны понять простые слова. Так скучны. Так беспросветны. Вы напоминаете мне вашу мать.

На самом деле они были полной противоположностью.

Вклад Вирджинии Уинтроп в общественное развитие включал в себя поощрение анорексии у молодежи Истриджа, надзор за стыдливыми домохозяйками, имеющими секс, который она бы хотела иметь, но не могла себе позволить, и ежедневное употребление шампанского в количествах достаточных, чтобы отрубить слона с избыточным весом.

Тем временем Эмери забавлялась тем, что бросала вызов своей матери, сражаясь с проектом «Вирджиния 2.0», как будто от этого зависел ее рассудок. Однако в конце концов она узнала о растрате Гидеона и ничего не сделала.

Тысячи людей потеряли работу и сбережения. Ангус Бедфорд умер. Папа умер. Может быть, Эмери была такой же, как Вирджиния.

– Возьми свои слова обратно! – Вся ее поза стала вызовом, когда она закричала, вскинув подбородок и подавшись вперед. Я не сомневался, что она набросилась бы на меня, если бы нас не разделяло стекло и четыре фута пространства.

– Так мило, что ты думаешь, будто имеешь контроль надо мной.

Я шагнул к душу, так что мы стояли нос к груди, единственное, что разделяло нас, – тонкий слой стекла и мое истончающееся здравомыслие. Я опустил пальцы в карман и вытащил ее портмоне. Мое портмоне.

Фото Рида бросилось в глаза первым. Вынув его из кармашка, я лизнул его в том месте, где было ее лицо, и впечатал фото в дверцу душа. От влажности она сразу прилипла к стеклу.

Она вздрогнула, когда дверь задрожала, глядя так, словно ее ударили под дых. Я дал ей три секунды, чтобы посмотреть на него, запомнить, насладиться им в последний раз, прежде чем разорвал фото надвое. Вопль вырвался у нее из горла, исчезло вызывающее выражение лица.

Хорошо.

Я здесь не для того, чтобы вести себя с ней по-дружески.

Я здесь даже не для того, чтобы признавать ее существование.

Насколько отчаянно она нуждалась во внимании, раз ей понадобилось вламываться в мой пентхаус и оголяться в моем душе?

Две половинки фото упали на пол, Рид на одной, Эмери – на другой. Насколько я понимал, я оказал ей услугу.

«Урок номер два, детка. Нет никаких тебя и Рида. Он не для тебя. Послушный. Предсказуемый. Прирученный. Чем скорее ты это поймешь, тем лучше».

– Ненавижу тебя, – слабое шипение. Тихое и странно женственное. Мне захотелось закупорить его и слушать, как оно шепчет грязные слова.

Она уже говорила эти слова раньше, в лифте, под покровом темноты. Тогда она говорила это со зла, но, может, сейчас она была серьезна.

– Сильные слова, – поддразнил я, закидывая ногу за ногу, – когда произносишь их, чувствуешь, будто у тебя есть стержень? Потому что я не вижу в тебе ничего прочного.

Пальцы зарылись в волосы, отбрасывая с лица густые черные пряди. Огонь вернулся в десятикратном размере, поглотив весь воздух в комнате. Я знал, что, глянув вниз, я увижу голую грудь, вздымающуюся от частого дыхания.

Я не смотрел вниз, но мой член хотел, чтобы я взглянул туда. Сквозь ткань моих брюк он указывал прямо на нее. Не замечая этого, она смотрела прямо на меня.

Она выглядела такой непокорной, что я невольно вспомнил о том, как она просила у матери машину, когда ей исполнилось шестнадцать. Я стоял на краю бассейна, чистил его, пока папа был на приеме у врача. Вирджиния лежала в шезлонге, загорая топлес и читая еженедельник «Юсэй! Викли».

– Я знаю, чего хочу на свой день рождения, – заявила Эмери, прежде чем прыгнуть в бассейн. Минуту спустя она вынырнула там, где было неглубоко, – машину. Одну из старых папиных, из гаража. Он и половиной из них не пользуется.

Вирджиния отложила журнал и сдвинула на макушку огромные солнцезащитные очки.

– Дорогая, машины водят террористы. У Уинтропов есть водители.

Этим все и кончилось.

Эмери подарили сумку «Биркин», сделанную из страусиной кожи рвотного оттенка, которую она продала на следующей неделе, а потом умоляла меня отвезти ее в салон подержанных автомобилей за старой доброй «Хондой Йоланда» на моем «Аккорде» девяностых годов выпуска, который был на ходу и тысячу лет спустя.

Она купила подержанное корыто и по пути домой пожертвовала остаток денег с продажи сумки приюту для животных, миновав Вирджинию и ее друзей, отдыхавших в загородном клубе.

На следующий день Вирджиния заставила моего отца отвезти машину на свалку для утилизации, а Эмери повернулась к Риду, сказала: «Оно того стоило», – и на лице у нее было такое же выражение, как сейчас.