Благородна и благочестива - Ольга Погожева

— Веди, — сломался горожанин. — Посмотрю, что за свежатина…

— Дядя хочет четыре серебра, — проворковала Камилла, приподняв юбки платья для ускорения: как бы не передумал.

— Ах, шельма!.. — даже с шага сбился перекупщик. Остановился. Рабочие с корзинами едва не влетели в обширную спину хозяина и обильно вспотели. — Сколько?!

— И я о том же, — миролюбиво поддакнула Камилла. — Говорю: дядя, за весь товар столько не заплатят, вот разве что если в розницу…

Горожанин медленно возобновил шаг.

— Но ведь охота и продаться поскорее, и в накладе не остаться, и хорошему человеку с прибыльным делом помочь, — лучезарно улыбнулась Камилла. — Вы согласны, пэр?..

— Какой из меня пэр? — поморщился горожанин. — Ещё бы благородным ллеем обозвала!

— Как угодно, — согласилась Камилла. — Вот, прошу!

Перекупщик остановился у повозки с душной рыбой и подозрительно принюхался. Камилла скорчила страшное лицо за его спиной, чтоб старый рыбак рта не раскрывал, и предусмотрительно отступила на шаг назад, когда бородач отпрянул от повозки.

— А говорила — свежайшая! — гаркнул раздражённый перекупщик.

— Так и есть, — обиделась Камилла, — из Сорпигала почти свежевыловленной выезжала! Если вы о запахе, так то водоросли — дядя их для соку добавляет, рыба после него нежная, мягкая!..

— Тухлая.

— Но не в копчёном виде, — пошла на маленькую уступку Камилла. — А уж сушёной пойдёт, как семечки в базарный день!

— Четырёх не дам, — отрезал честный делец.

Камилла позволила перекупщику рвануть прочь от повозки, и догнала только далеко за пределами слышимости хозяина душной рыбы. Рабочие опустили тяжёлые корзины на землю и недобро покосились на рыжую девицу, погонявшую их с ношей вдоль всего торгового ряда.

— Три с половиной, — сбавила девушка.

— За такой товар даже трёх не дам! — фыркнул торговец.

— Что ж, ступайте с миром, — махнула рукой Камилла. — Поищу ваших пивоваров — они-то от выгодной сделки не откажутся! У кого закуска — у того и выпивка, благородный ллей! Пособлю их прибыльному делу…

— Шельма, — ругнулся перекупщик, как только Камилла шагнула прочь. — Последнее слово: три с четвертью!..

Как только перекупщик с работниками погрузили товар на свою телегу и укатили прочь, торопясь просушить закупленный товар, Камилла чинно достала три серебра из кошеля и вручила старому рыбаку.

— А теперь двадцать четыре медных, — требовательно протянула ладонь дочь Рыжего барона. — Как договаривались.

— Договаривались на шесть с каждого серебра, — хитро сощурился рыбак. — Бери шестнадцать и уходи, пока караванщиков с охраной не кликнул!

— Шестью три — восемнадцать монет, дядя, — ледяным тоном проронила Камилла.

— Бери, что даю, девка, — предупредил старик, — или племяннику своему велю пинка отвесить!

Камилла молча сгребла с подноса монеты, перевязала кошель и осмотрела опустевшую повозку. Рыбой от неё воняло теперь гораздо меньше, и уже за одно это стоило потрудиться.

— Сколько ни обманывай, всё равно честным помрёшь, — задумчиво проронила ученица мэма Фаиля. — Свидимся ещё, старый хрыч.

Мэма Софур осталась довольна и ужином, и накупленными припасами: не придётся голодать в дороге. Хозяин каравана предупредил путешествующих, что вторая стоянка будет на закате следующего дня, так что мэма Софур вооружилась тыквенными семечками и наслаждалась вечерним костром. Торговля свернулась ещё до сумерек, так что теперь путешествующие и караванщики отдыхали перед ночным сном.

Пэр Нильс самоотверженно занимался лошадьми днём, так что теперь дремал в повозке, мужественно продержавшись до темноты. Конечно же, пожилой наставник долго и горестно вздыхал, узнав, что ллейне Камилле пришлось ради их пропитания «продать» дорогую вещь из отцовского наследия, но и предложить взамен ничего не мог: скудные сбережения доброго пэра ушли ещё во время морского путешествия. Зато как только пэр Нильс отправился на ночной покой, Камилла и Софур дружно выдохнули и даже ослабили шнуровки платьев: держать спину ровно и говорить складно, как к тому привык учтивый пэр, обеим давалось непросто.

— Вкушать мясо несвойственно человеку, — вдохновенно вещал Густав, молодой повар с Ближних Островов. В караване он путешествовал в одиночку и явно искал компании. — Мы давно не древние люди, и нам есть, чем питаться, и помимо несчастных животных! Вдумайтесь, как проливается невинная кровь…

Мэма Софур, которую угостил вином всё тот же ушлый рыбак, тоже подсевший к костру, благосклонно и туманно улыбалась молодому повару, обмахиваясь несвежим платком. Романтического интереса старика нянька с должным умением не замечала.

— Вот вы! — ткнул пальцем во вздрогнувшего рыбака Густав. В одной руке застигнутый врасплох старик держал кусок жареного мяса, в другой — локоть мэмы Софур. — Понимаете ли вы, что поглощаете мёртвую плоть невинного ягнёнка?

— Баранина это, — насупился рыбак, отпуская локоть дамы сердца. — А что мёртвая, так не живым же мне этого барана жрать?

Густав побледнел не то от возмущения, не то от брезгливости, взмахнул руками.

— Ах, да рассудите же головой — травоядные звери живут дольше хищных! Взгляните, сколь прелестны лани, до чего величественны олени, как забавны зайчики…

— Курицы, — ласково сощурилась на одну из соседних повозок мэма Софур, откуда доносилось осторожное кудахтанье. — Клюют пшено, а живут мало. И тупы, что винные пробки.

— Снова ты о вине, — нахмурилась Камилла. Сощурилась в сторону ухмыляющегося рыбака, прячущего бутыль под отворотом телогрейки. Всё же верно говорил пэр Никлас, что со святыми свят будеши, а с грешниками развратишися. Горький опыт подсказывал юной ллейне, что утянуть грешника от развязной компании не в пример сложнее, чем разогнать саму компанию.

— Помилуйте, но курицы клюют и червяков! — горячо возразил Густав. — Кто знает, откажись они от сего презренного мяса, возможно, и стали бы жить дольше?

— Или сдохли бы, — пробасил племянник рыбака. — На одном пшоне много яйцов из себя не выдавишь!

— Никто не знает, как сработали бы законы природы, — гордо вскинул голову молодой повар. — Бесспорно же, что вкушать мясо — бесчеловечно, дико, отвратительно, и скоро люди осознают это! Вот вы как думаете, прелестная Камилла? — с благоговением обратился Густав к самой юной спутнице.

Дочь Золтана Эйросского торопливо проглотила тайком откушенный кусок копчёного мяса и покосилась на няньку. Мэма Софур благосклонно потрепала прилипнувшего к ней рыбака по впалой щеке, от чего тот, кажется, лишился последнего зуба, и теперь силилась подняться с низкого пенька.

— Думаю, мэм Густав, что некоторые из наших предков, кто остался всеядным и не отказался от мяса — в конце концов как-то да стали людьми, — вздохнула Камилла, помогая няньке подняться на ноги. — А кто решил перейти на зелень — теперь по деревьям лазают. На соседних Зелёных Островах, сказывают, зверушки такие есть, сильно на людей похожие. Фрукты едят, по лианам прыгают. Кто-то решил, что род человеческий с ними как-то связан…