Побег - Кирилл Шелестов

Холостяцкая жизнь была для Храповицкого внове, она имела свои достоинства и недостатки. Прежде, например, Олеся готовила ему превосходные завтраки и руководила действиями домработницы, старательной, но глупой женщины, не понимавшей назначения многих бытовых предметов, купленных за границей. Теперь Храповицкому приходилось по утрам есть то, что присылал ему из своего ресторана Пахом Пахомыч, тратить часы на поиски необходимых ему вещей и обреченно воевать с обслугой, которая портила его дорогую одежду, засовывая ее в стиральную машинку, вместо того чтобы отнести в сухую чистку. Счет шел на десятки тысяч долларов, не говоря уже о безвозвратно погубленной красоте.

Зато теперь он возвращался домой легко, не накручивая себя и не готовясь к неизбежным скандалам. Он даже несколько раз привозил к себе женщин, от чего совсем было отвык. Радость свободы пока что перекрывала неудобства, и Храповицкий не спешил замещать вакансию одной из многочисленных претенденток.

Едва Храповицкий успел снять пиджак и галстук, как ему доложили, что приехала Олеся. Ругая про себя ее навязчивость, Храповицкий велел охране открыть ворота и вышел к ней мрачнее тучи.

Глаза Олеси блестели, кукольное лицо было тщательно раскрашено. На ней было длинное кожаное пальто и короткая юбка, каких она не носила уже года два. И избыточность ее макияжа, и откровенность наряда его только разозлили. К тому же она надела сапоги на высоком каблуке, что он не поощрял, поскольку не любил смотреться ниже ее.

— Я хочу свой костюм забрать, — заученно улыбаясь, затараторила Олеся, прежде чем он успел что-то сказать.

Было заметно, что она побаивается и нервничает, а потому держится с неестественной оживленностью. — Помнишь тот, золотистый, на больших пуговицах, который ты мне в Италии покупал? Я его собираюсь к маме на день рождения одеть. У нее юбилей скоро, ты не забыл?

Поскольку он выселял ее в спешке, то часть ее вещей, преимущественно летних, осталась в его доме. Он велел их упаковать, но отправить ей не успел.

— Забирай все, — неласково ответил он. — И не надо больше сюда приезжать.

— Я же не знала, что ты сегодня дома! — возразила она. — Я думала, ты на работе.

Он окинул ее взглядом с головы до ног.

— Ну да, — саркастически пробормотал он. — Не знала ты. Рассказывай.

Он был уверен, что она караулит его и шпионит за ним. И в целом он был прав. Подобно многим брошенным женщинам, Олеся до конца не верила в серьезность их разрыва. Им случалось крупно ссориться и раньше, порой он ее выгонял, но она всегда благополучно возвращалась. Она надеялась, что и на этот раз все постепенно уляжется, надо лишь набраться терпения.

— Я теперь одеваюсь как хочу, — ловя свое отражение в зеркале, кокетливо заметила она. — Я же свободная девушка.

Это была совсем никудышная провокация. Он даже не стал отвечать, просто ушел в малую гостиную, завалился на черный, расшитый золотом диван от Версаче и включил телевизор. Он слышал, как она бегала вверх и вниз по лестницам, и неприязненно гадал, сколько же нужно весить, чтобы так топать?

Через полчаса она возникла на пороге, на ее лице не было и следа той веселости, которую она демонстрировала при встрече.

— Я хочу знать, кто эта тварь, на которую ты меня променял? — срывающимся голосом проговорила она. — Ты вчера опять ночевал у нее?

— Какая тебе разница, где я ночую? — не поворачивая к ней головы, ответил он.

— Потому что все из-за этой шлюхи! — выкрикнула Олеся и разрыдалась. — Как она появилась, я стала тебе не нужна!

Он состроил гримасу и, схватив пульт, прибавил звук телевизора. Лишь такая идиотка, как Олеся, могла решить, что он порвал с ней по причине появления новой любовницы. Любовниц у него всегда хватало, среди них регулярно появлялись и новые, но, по его глубокому убеждению, это не должно было отражаться на его семейной жизни с пятью постоянными женщинами. Просто Олеся его достала.

Дальше начался спектакль, который он видел многократно. Олеся, рыдая, бросилась перед ним на колени и умоляла не разрушать того, что у них есть, не ломать ее и свою жизнь. Некоторое время он с тоской слушал эту околесицу, потом поднялся, перебрался в спальню на второй этаж и закрылся на ключ.

Шум внизу затих, и он уже начал надеяться, что она уезжает. Но не тут-то было. Она постучалась в дверь и с надрывом объявила, что наглоталась снотворных таблеток и сейчас умрет.

Он закатил глаза и застонал сквозь зубы. Ему было стыдно за нее и жаль себя, кумира губернии, который вместо заслуженного отдыха должен терпеть эти дикие сцены.

— Что ты лежишь? — взывала она к нему из-за двери. — Ты собираешься что-нибудь предпринимать?!

— Конечно, — отозвался он хмуро. — Я собираюсь заказать тебе венок от Шанель. Лично его выберу.

Раздался новый взрыв рыданий, и она бросилась вниз. Через минуту он услышал, как она вызывает себе скорую помощь. Храповицкий кубарем скатился с лестницы, вырвал у нее из рук телефон и швырнул прочь.

— Дура! — рявкнул он. — Не делай из себя посмешище! Завтра же об этом будет говорить весь город!

— И пусть говорит! — воскликнула Олеся. Она стояла бледная, заплаканная, в разводах косметики, трагическая, как привидение. — Завтра я уже умру! Ты ведь этого хочешь?

Она и впрямь была не на шутку испугана тем, что натворила. Огласки он не мог допустить и, выругавшись, принялся звонить главному врачу областной больницы. Тот срочно выслал бригаду, пообещав полную секретность. Пока медики ехали, Олеся, запершись в ванной, пыталась промыть себе желудок. Он с отвращением слушал, как она давилась и кашляла, вызывая у себя рвоту, и бесился оттого, что не выгнал ее сразу. Прибывший доктор хотел было продолжить процедуру промывания, но Храповицкий категорически этому воспротивился, требуя, чтобы Олесю немедленно забрали в больницу для тщательного осмотра.

Как только ее увезли, он снова позвонил главному врачу и попросил, чтобы ее продержали там недели две, не меньше. Главврач понимающе хмыкнул и пообещал сделать все, что в его силах. После этого Храповицкий наконец упал на постель и заснул как убитый.

1

В четверг, сумрачным ноябрьским утром Храповицкий подъезжал к аэропорту с небольшой свитой. Он чувствовал себя собранным, но слегка подавленным, как это порой бывает перед важными событиями, меняющими нашу жизнь. Когда он сворачивал с трассы к пропускному пункту, солнце, редкое в эту пору, вдруг прорвало завесу свинцовых облаков и, отражаясь в придорожных лужах, залило ярким светом приземистые здания аэропорта. Храповицкий сразу повеселел, словно получил добрую весть.

Пружинящей походкой, впереди заместителей, которым передавался его задор, он взбежал по лестнице VIP-зала, распахнул дверь в специальную комнату для банкетов, именую в просторечии «банкеткой» и застыл, неприятно пораженный. Во главе стола, накрытого по заказу Храповицкого для Вихрова, сидел Лисецкий, а рядом — директор аэропорта, Ковригин, смуглый красавец лет сорока, похожий на цыгана. По правую руку от губернатора располагался начальник областного УВД Поливайкин, толстый, шумный, с золотыми зубами и в расстегнутом мундире. Был еще вице-губернатор по сельскому хозяйству Калюжный, совсем необхватный, с потной лысиной. Они беззастенчиво поедали и выпивали то, что предназначалось отнюдь не им.