Подумай дважды - Лиза Скоттолайн

При их первой встрече сестра показала ей фотографию, на которой мужчина держит на руках двоих детей. Она сказала, что это их отец Уильям Уинслоу, и заверила, что он оставил ей эту фотографию во время одного из своих визитов в тюрьму. Бенни никогда не видела изображения своего отца, тем более никогда не говорила с ним, и, хотя у мужчины на снимке были светлые волосы и голубые глаза, Бенни сразу же заподозрила, что при помощи этого фото Эллис хочет подцепить ее на крючок.

Затем Эллис выложила вторую фотографию, одну из тех, на которых была ее мать. Она, по всей видимости, тоже досталась от отца, потому что на обороте почерком матери было написано: «Биллу». На ней ее мать, которой было тогда лет шестнадцать-семнадцать, сидела с подружками в кафе. Ее хорошенькое личико было снято не анфас, а в три четверти, но тем не менее фотограф сумел поймать его живое выражение и проказливость юности.

Фотография стала открытием для Бенни, потому что она видела свою мать только измученной болезнью женщиной. Она прикинула, не является ли фото подделкой, как, кстати, и подпись на ней. Она не верила и рассказу Эллис.

Бенни попыталась вспомнить, когда потеряла доверие к сестре. Хотя выяснилось, что история Эллис об убийстве полицейского оказалась правдой и она действительно не убивала его, это отнюдь не исключало того, что Эллис была отъявленной мошенницей. А позже случилось нечто такое, что заставило Бенни задуматься: а что, если Эллис в самом деле кого-то убила? По крайней мере, раз в жизни.

О господи! Я не могу дышать.

Бенни втянула в себя воздух. Еще раз. Легкие так и не наполнились. Она открыла рот, но сделать глубокий вдох у нее не получилось. Сердце панически заколотилось. Действительность предстала во всей своей ужасающей реальности. Как долго она продержится без кислорода? Как долго проживет без пищи? Она потеряла чувство времени.

Она буквально тонула в волнах паники, теряя остатки здравого смысла. Бенни обливалась потом, ей было трудно дышать, она не могла больше себя контролировать и думала только о том, что закупорена в ящике, где ей предстоит задохнуться. На глазах выступили слезы ужаса, и она снова начала колотить в крышку ступнями и коленями. Она кричала и билась, моля, чтобы хоть кто-нибудь услышал ее или чтобы Эллис вернулась.

Она била и била в крышку, в непроглядной темноте борясь за свою жизнь.

Прижавшись спиной к парадной двери, Эллис стала отползать от рычащего пса. Она бросила сумки, ее заколотило, когда собака стала обнюхивать туфли, тыкаясь носом в капли крови. Пес зарычал громче, а когда вдруг обнажил зубы, она забыла о страхе и ударила его ногой. Он взвизгнул и отступил, и тут дали о себе знать ее инстинкты. Она бросилась вслед за ним, нанося ему удары снова и снова. Дважды они пришлись ему в грудь, и, отброшенный в гостиную, он продолжал скулить. Эллис оттеснила собаку в заднюю часть дома, где была темная кухня. Включила свет. В углу была открытая дверь в подвал. Эллис услышала, как он, повизгивая, свалился по ступенькам, и захлопнула за ним дверь. Переводя дыхание, она привалилась к дверному косяку и прислушалась. Если бы собака поняла, что сейчас от нее требуется, она бы истекла кровью. Эллис совершенно не нужны были осложнения.

Она никогда прежде не бывала в доме Бенни, ей необходимо было освоиться здесь. Кухня чистенькая и современная, с лакированными шкафчиками и блестящей стойкой из черно-красного камня, внешне напоминающего гранит. На подоконнике фотографии собаки, а над прямоугольным столом вишневого дерева — плакат в рамке, изображающий гребцов, ярко освещенный лампой в форме красной слезы. Эллис вернулась в гостиную и осмотрелась: желтовато-коричневая кушетка с темными подлокотниками и кофейным столиком в том же стиле. В центре, где можно было отдохнуть и развеяться, стояли книги, телевизор и стерео. В общем, это была красивая комната, но не в ее вкусе.

Она бы предпочла кожаный угловой диванчик черного цвета и симпатичный стеклянный столик с хромированной облицовкой. Ее бы устроил куда больший телевизор, да и дом мог быть побольше, чтобы устраивать приемы. Трудно было представить двух столь различных людей, и даже анализ крови не убедил бы Эллис, что они родственницы, тем более близнецы. Она с трудом поверила, что у нее есть сестра, да еще адвокат, и, как говорят, блистательный.

Пока она была в тюрьме, отец где-то занимался столярными работами и появился, чтобы рассказать ей о Бенни. Стало ясно, что он следил, как складывается жизнь у обеих его дочерей, хотя никогда не показывался им на глаза. Он пытался спасти ее, и помощь пришлась как раз вовремя, перед началом процесса. В Сети она прочитала все, что нашла о знаменитой Бенни Росатто, и, когда они оказались лицом к лицу, Эллис убедила себя, что, как и Бенни, любит молотый кофе, спорт и больших собак.

Эллис даже попыталась проявить заботу об их матери, потому что любому идиоту было видно, как Бенни предана старой Кармеле. Вместе с тем она слышала в вопросах сестры желание узнать что-то и об отце, который оставил их на попечение психически больной матери. Она скормила Бенни те крохи информации, которые у нее имелись, в изобилии дополнив их своей фантазией. Эллис рассказывала о тяжелой доле близнецов, что заставляло Бенни с первого же дня обороняться. Она вызвала у Бенни чувство вины из-за того, что она, Эллис, была брошена, хотя из них двоих у Бенни было куда более тяжелое детство, заполненное заботами о сумасшедшей матери, которая была прикована к постели. Она даже попыталась убедить Бенни, что родилась недоношенной в результате так называемого «синдрома трансфузии близнецов», когда оба ребенка делят одну плаценту в матке, но кровь одного зародыша питает другого. Так что судьба дала ей возможность остаться в доме Бенни, где она могла позаботиться о своей жизни. Это была главная ошибка самой Бенни — не надо быть такой доверчивой.

Эллис подошла к дверям, подняла сумочку, вытащила из нее бумажник Бенни и чековую книжку, после чего, подхватив свой черный рюкзак с вещами, поднялась наверх.

Ей надо было начинать новую жизнь.

Мэри лишь моргнула, когда на пороге, упираясь руками в стойки дверного косяка, возникла Фиорелла Букатини. Ей шел уже седьмой десяток, но кожа у нее оставалась неестественно гладкой, хотя было видно, что она не прибегала к подтяжкам, а в ее темно-каштановых волосах не было ни одного седого волоса. Выразительная прическа подчеркивала ее красивые миндалевидные глаза, высокие скулы и женственные губы, изогнутые как лук Купидона. Она была невысока, но ее легкое черное платье обрисовывало формы, которые заставили бы устыдиться и богиню плодородия. Нет, она не была колдуньей Нонной. Скорее, она была колдуньей Софией Лорен.

— Ух ты! — сказала Джуди, а у Энтони просто отвалилась челюсть.

— Привет, Фиорелла, — вставая, сказал отец Мэри.

Ее мать с нервной улыбкой повернулась к пожилой даме.

— Per favore,[8]донна Фиорелла, садитесь, per favore. Ti piaci?[9]