Время пить коктейли - Пэлем Грэнвил Вудхауз

Проглядев справочник, Гордон Карлайл узнал, что в три часа двадцать шесть минут есть подходящий поезд, и они с Герти еще успеют зайти в ресторан. Герти обрадовалась. Слишком часто приходилось ей перекусывать на ходу, хотя, как и лорд Икенхем, она любила поесть в свое удовольствие.

Примерно тогда, когда они пили кофе, а Гордон Карлайл закуривал сигару, вышеупомянутый лорд, посетивший с племянником клуб «Трутни», поглядел в окно на клуб «Демосфен» и тяжко вздохнул.

– Бу! – сказал племянник.

– Прости, не понял?

– Хотел тебя напугать. Икота пройдет.

– Меня напугать нелегко, – заметил граф. – Железный Икенхем, вот мое прозвище. Но я не икнул, я вздохнул.

– Почему?

– От горя. Если быть скрупулезным, у меня их три. Во-первых, мне жаль покидать тебя и Лондон. Погуляли бы, посмотрели, тут виды красивые…

– Ничего, ничего.

– Во-вторых – назовем это «горе № 2», – взглянув на тот клуб, я подумал о Бифштексе. Наверное, ты забыл, что прошлым летом, из этого самого окна, я сшиб с него цилиндр?

– А, черт!

– Вижу, ты помнишь. Тогда мне казалось, что он станет лучше, мягче, пощадит свою сестру. Какой же я оптимист!

– Он не щадит сестру?

– Куда там! Дворецкий Пизмарч сообщил, что он обращается с ней, как капитан «Баунти» – с последним матросом. Конечно, понять его я могу. Когда она склонит головку набок и спросит: «Что, дорогой?», ангел разорется, а уж тем более – человек, привыкший к повиновению. Судя по реляциям, бедный Бифштекс на шестой-седьмой раз взвивается над столом, изрыгая пламя. Да, понять я могу, но для давления это плохо, да и для ближних не очень хорошо. Ты знаешь Берта Пизмарча?

– Нет.

– Прекрасный человек. Мозги уместятся в аптечном пузырьке, но что мозги перед сердцем? Мы познакомились на корабле, когда он служил стюардом. Потом он унаследовал дом в Далидже. Еще позже, уже в начале войны, все боялись, что высадятся немцы, я вступил в эту местную оборону – и что же ты думаешь? Он там! Бывало, дежурим ночью, дрожим, но держимся, мой друг, держимся. Не захочешь, сблизишься. Собственно, мы теперь – как братья. Я устроил его к Бифштексу.

– У него есть дом?

– Как не быть, есть.

– Зачем же ему служить?

– Скучает без дела, мой друг. Он ушел на покой в самом расцвете сил. А где он служил, ты припомни! После океана не усидишь на заду. Стюард, говоря строго, тот же дворецкий. Коггз его немного подтянул, и, когда он сказал, что лучше – некуда, Пизмарч отправился к Бифштексу.

– Поладили они?

– Сперва Берту было нелегко. Но теперь, в деревне… Тихая сельская жизнь творит чудеса. Вот я, к примеру. Да, порой я чувствую себя жаворонком в неволе, но разве стал бы я в городе таким спокойным, разумным, быть может – скучноватым… Прости, ты что-то сказал?

– Нет.

– А мне послышалось, сказал.

– Я горько рассмеялся.

– Почему?

– Так, захотелось. Хочу – и смеюсь.

– Пожалуйста.

– Спасибо. А Бастабл твой что-то не меняется.

– Да?

– Да. Ты сам говоришь, рвет и мечет. Не щадит сестру.

– Потому что ездит в город, теряет свидетелей. Но сельская жизнь сотворит свои чудеса, дай только время. Леопардам нелегко менять пятна.

– А хотят они?

– Не знаю. Я видел мало леопардов. Бифштекс – тот исправится. Если бы Барбара с ним не поссорилась, он бы уже исправился. С ней он был бы таким, как в молодости. Какая жалость, однако! Когда ты достигнешь моих лет, ты поймешь, что мир просто кишит разбитыми сердцами. Куда ни взгляни – разбитое сердце. Поссориться так легко… Вот почему я боюсь за Джонни.

– А что с ним?

– Ничего хорошего.

– Он вроде бы женится?

– О нет! В том-то и дело. Помолвлен больше года с Белиндой Фаррингтон, но свадьбы не видно и не слышно. На вопросы невесты отвечает: «Позже, позже». Я страшно мучаюсь.

– Это и есть третье горе?

– Именно. Ой! – Граф взглянул на часы. – Бегу! Надо успеть на 3.26.

– Минутку! Неужели ей не надоело?

– Как не надоесть! Мы вчера с ней завтракали, и мне показалось, что она несчастней мокрой курицы. Только и жду расторжения помолвки.

– В чем дело, как ты думаешь? В деньгах? Джонни не очень богат.

– Да, не очень. Хаммер-холл – большой, расходов много, но не такой старинный, чтобы пускать туристов с яйцами и бутербродами. Однако он сдал главный дом Бифштексу, продает мебель, пишет детективы – словом, жениться может. Нет, дело не в деньгах.

Мартышка вдумчиво затянулся сигаретой. Он очень любил свою Салли и не взглянул бы на других женщин, даже если бы они кидались к нему нагишом; но знал, что бывают люди, сходные с Дон Жуаном или Казановой. А что, если старый друг – из их числа?

– Я его давно не видел, – сказал Мартышка. – Как он вообще?

– Ничего, здоров.

– Нет, я имею в виду его душу. Может, у него кто-то есть?

– Ты бывал в тех местах?

– Не доводилось.

– Оно и видно. Там никого нет. Дочь викария вышла за его помощника, дочь врача – за корейского плантатора, они в Кении. Кто еще? Фиби, няня… Словом, влюбиться не в кого.

– Ты с ним поговори.

– Да, надо будет. И построже. Нельзя терзать девичье сердце. А теперь, дорогой Мартышка, прочь с моего пути! Следующий поезд – только в пять сорок.

Если вы не собираетесь зайти в кабачок «Синий боров» или, предположим, – в «Клин и колотушку» (оба они разместились через дорогу от станции), то лучше всего взять такси, которым владеет Артур Попворт.

Лорд Икенхем так и сделал; он здесь бывал. День выдался жаркий, и ему не хотелось тащить чемодан целую милю. Договорившись с Попвортом, он собирался влезть в машину, когда от станции донесся крик: «Эй, такси!», сменившийся огорченным аханьем. А уж после этого Гордон Карлайл стал расспрашивать бессловесного носильщика, как ему пройти к сэру Раймонду.

Любезный граф отошел от машины и улыбнулся незнакомцу. Тот ему не очень понравился, но доброта – это доброта.

– Если нам по дороге, – сказал он, – разрешите вас подвезти.

– Спасибо, – отвечал Гордон Карлайл с оксфордским акцентом, который он освоил для профессиональных надобностей. – Мне в Хаммер-холл.

– И мне. Вы собираетесь погостить там?

– Нет… я…

– Жаль. Они ведь пускают гостей за плату.

– Да? Не знал. Зайду по делу и вернусь в город. Собственно, мне к сэру Раймонду.