Божьим промыслом. Пожары и виселицы - Борис Вячеславович Конофальский

— Хорошо, Людвиг, хорошо, я буду осторожен, — обещал ему барон, он в этот раз был любезен со своим оруженосцем. Генерал редко звал своих людей по именам. И те принимали подобные обращения как похвалу. Фон Готт заулыбался, а Волков напомнил ему: — Не спускайте глаз с маркграфини, друг мой, больше мне тут положиться не на кого.

Генерал не стал сразу опускать забрало. Утро уже было душным. Просто пошёл вдоль южной стены к воротам, чуть приподняв щит.

В хлеву снова замычала корова. Даже не замычала, а застонала. И больше никаких звуков… Полная тишина. Разве что птицы орут совсем близко. Птицы, корова… Всё… Никаких людей. Волков дошёл до ворот. Решётка поднята, подъёмный мост тоже. Его можно опустить прямо отсюда. Теперь можно, генерал ещё ночью забрал свой топор, стопоривший ворот. Он подумал немного и ещё раз огляделся — нет, никого не видно. И тогда генерал, закинув щит за спину, отпускает рычаг, что держал мост. И тот под собственной тяжестью начинает, гремя цепями, медленно опускаться.

А Волков не без усилия сбрасывает на землю бревно, что запирало ворота. Потом толкает их, чтобы открылись. И они немного приоткрываются.

«Ладно, хватит и этого. Когда Брюнхвальд подойдёт, желательно, чтобы мост был опущен, а уж ворота растворить на полную он и сам додумается как-нибудь».

Он, снова подняв щит, не спеша и оглядываясь, вышел из-под башни и первым делом взглянул на «свою» юго-восточную башню. Ну, конечно же, и фон Готт, и маркграфиня смотрели на него сверху, причём не очень волнуясь о своей безопасности; и тогда он махнул им рукой: укройтесь. И ещё раз махнул: укройтесь, я вам говорю. И сам в пример им закрыл на шлеме забрало. И всё так же осторожно двинулся наконец — нет, не к телеге, на которой стоял с отворённой крышкой огромный, оббитый железом сундук. Нет, с сундуком ему и так всё было ясно. Генерал направился к колодцу.

Колодец был большой, и воды в нём должно было быть много, вот только замок стоял на горе, и колодец, судя по мощному колодезному вороту и намотанной на него цепи, был достаточно глубок. И ведро на вороте было большое. Такое, в которое запросто влезет полтора простых ведра. Волков ещё раз огляделся — нет ли поблизости врагов? — и скинул ведро вниз. Колодец делал хороший мастер, он всё рассчитал, и ворот стал не спеша оборачиваться, разматывая цепь без всякого усилия со стороны генерала. Крутился, крутился, и потом вдруг остановился — всё. Вот только никакого всплеска Волков не услышал. Но в шлеме и подшлемнике всегда плохо слышно. И тогда он взялся за цепь рукой и потянул её.

Ведро легко поддалось, оно было пустым. И тогда он поднял его повыше и отпустил цепь. И снова не услышал всплеска.

«Неужели они вчера вычерпали весь колодец, когда тушили пожар? Да нет же, колодец большой, да и ливень после был».

Генерал ещё два раза пытался приподнимать и бросать ведро вниз, но оно так и не падало в воду и водой не наполнялось. И это, признаться, его беспокоило.

«Вот дьявол, неужели у нас нет воды!».

Нужно было найти воды, да и торчать тут у колодца на самом виду ему не хотелось, а тут как раз опять протяжно и тяжело замычала корова. И тогда генерал выпустил цепь и направился в коровник, двери которого были приоткрыты.

Он, даже не дойдя до хлева, всё понял, так как увидал ту корову, что издавала жалобные звуки. Бедное животное лежало в проходе в луже своей крови; увидав человека, оно тяжело приподнялось на разъезжающиеся в крови передние ноги и, словно прося помощи, издало протяжный и, как показалось Волкову, умоляющий звук. Он вытащил меч и сделал ещё пару шагов к коровнику; за умирающей коровой дальше лежала ещё одна, уже мёртвая. В тёмном коровнике могли прятаться враги, но оставить просто так умирать это животное генерал не смог… Если бы то был раненый слуга колдунов, он бы ещё и позлорадствовал… А тут невинная тварь Божья. Волков осторожно вошёл в хлев и, стараясь быть милосердным, добил несчастное существо.

Дальше он прошёл мимо распахнутых дверей свинарника… Ну, там-то уже никто никаких звуков не издавал. Всех свиней перебили, как и коров, и овец тоже, дюжину зарезали. Так он добрался до конюшен. Кони — это была его особая любовь, у графа конь был роскошный, да и у его пажа не хуже. Вывести их через ворота Волков колдунам не позволил. Через дверь рядом с воротами они и не попытались даже. Значит, кони были здесь, в конюшне. Вот только… Из-под двери её вытекал и уже засох на утреннем солнце тоненький чёрный ручеек. Крови в конях много, даже на улицу вытекло. Генерал даже не хотел думать, что же творится в конюшне, он даже не собирался туда заходить. Ему стало жарко, и нужно было найти воду. Ну а что случилось с колодцем, он уже догадывался. Волков стал думать про воду или вино, но тут услышал, как с «его» башни во всё горло орёт фон Готт.

— Генерал! Ге-енера-ал!

Барон быстро обернулся, стал озираться и даже поднял повыше щит, думая, что враги за спиной, но никого во дворе не увидел, а оруженосец продолжал орать:

— Отряд! Отряд сюда идёт! — он ещё и указывал рукой на юг, на дорогу, что вела к замку. — Конные! Под нашими цветами. Шесть человек!

* * *

То был капитан Франц Нейман, а с ним ещё пять крепких бойцов. Волков сразу его узнал, когда тот осадил коня на мосту и стал заглядывать в полураскрытые ворота: нет ли там врагов. Но ему с башни прокричал фон Готт:

— Заезжайте, капитан! Генерал ждёт вас во дворе!

И тогда Нейман заехал и, подъехав к Волкову, сразу спешился и поклонился:

— Спешил, как мог, генерал; за мною идёт пеший отряд в шестьдесят человек с Дорфусом, Вилли и Мильке. Думаю, будут через час. Полковник с пушками тоже начали подъём к замку. Но дорога плоха, внизу скопилась вода после вчерашнего ливня — глина мокрая, даже пешим непросто идти.

Казалось бы, радоваться нужно, но тут генерал стал думать, что разделить его крепкий отряд на три части — верх безрассудства. Так растягиваться нельзя. Попадись умелый враг, так всех сможет перебить по частям. Но тут же вспомнил,