Тьма. Том 1 и 2 - Лео Сухов

быстро поставят на ноги! — она ободряюще улыбнулась, блеснув глазами из-под ресниц. — И завтра мы продолжим.

— А точно надо вот так? — опасливо спросил я, кивнув на стулья.

— Точно, Федя! Точно! — с кривоватой улыбкой кивнула Мария, подталкивая меня к ближайшему.

Бежать было поздно. Вариантов спасения на горизонте не просматривалось. Я мужественно взял себя в руки и шагнул к стулу.

— Садись! — поторопила проректор и, пока я усаживался, объяснила: — Я буду пропускать через тебя «теньку»! Много «теньки»! Твоя задача прогонять её через себя и выпускать. В каком угодно виде. Если захочешь огнём — жги. Захочешь холодом — морозь. Неважно! Твой стул окажется под защитным куполом, и ты никому не навредишь. Я буду вливать быстро, а твоя задача — просто терпеть. Ты понял?

— А мы так чёрному сердцу… Не навредим? — засомневался я.

— Немного! — улыбнулась Мария Михайловна, затягивая ремни и опуская мне на голову жутковатого вида металлический колпак, доходивший до бровей. — Но это именно то, чего мы добиваемся, Феденька. Ты мне веришь?

— Нет! — твёрдо ответил я.

— Правильно! Никому не верь! — одобрила такой подход она, делая шаг вправо от стула и касаясь пластины на стене. — Готов?

— Нет!.. — жалобно провыл я, надеясь на милосердие.

— И это тоже правильно… — услышал я, перед тем как погрузился в боль.

Пожалуй, я не смогу нормально описать свой первый день на проклятом стуле. Потому что это была настоящая пытка. И страшнее всего было не знать, когда эта пытка закончится.

Мне казалось, что я горю изнутри. Как будто там, прямо во мне, развели костёр. Ещё и поигрывая смычком на моих нервах.

Зрение отключилось минуте на второй. Я просто перестал видеть, что вокруг происходит. Меня накрыло кровавой пеленой, которая если и сменялась чем-то, то одной лишь темнотой.

Про боль вообще молчу: она была запредельная.

Сначала было ощущение, что меня вот-вот разорвёт на мелкие части. Но я терпел, как мне и сказали. Только иногда рычал сквозь зубы, сжимал кулаки и пытался вырвать стул из пола. Не помогло. Но в этот момент мне показалось, что я начинаю трещать, как перенадутый воздушный шарик, который уже готов лопнуть.

И тогда я задёргался в первый раз. Страшно хотелось вырваться и убежать. Откуда-то в измученную болью голову пробилась мысль, что меня хотят убить. И стало так обидно, что я замычал, натянул ремни до треска — но не смог их порвать. Хотя казалось, что я сейчас от боли весь мир могу разрушить одним движением пальца….

Могу, наверно…. А вот проклятые ремни разорвать не могу.

Вместо этого становилось всё больнее и больнее.

А потом я заорал. Так, наверно, я не орал, даже оказавшись лицом к лицу со жнецом на границе Тьмы. Я орал не просто во всю мощь лёгких — я орал, кажется, всем своим естеством, пытаясь хоть как-то притушить боль. Словно бы залить её этим криком, как ледяной водой.

И я почувствовал, как вокруг становится холоднее. Ещё холоднее, ещё… Воздух внутри защитного полога, который на меня опустили, заметался, скручиваясь в упругий вихрь. Снежинки, как горячие искры, впивались в кожу. И сразу же таяли, обращаясь в морозный пар.

Стало чуть легче. Но всего лишь на миг. Но сквозь плотную тишину я будто бы услышал голос Марии Михайловны:

— Надо больше!.. Чёрт!..

А потом стало ещё хуже… И ещё больнее… Я дёргался в путах, орал, умолял, но продолжал получать «теньку», которую опознал даже в этом состоянии. По мерзкому привкусу грязи — её сложно с чем-то перепутать. И этой «теньки» было так много, что она в меня не умещалась. Выливалась, как вода из речного русла при наводнении.

Она плескалась вокруг меня, принимая самые причудливые формы. Она закручивалась огненными и снежными вихрями. Она лилась на меня дождём. Она обращалась камнями и падала сверху, причиняя мне новую боль.

Я сгорал, но моя кожа восстанавливалась быстрее…

Я замерзал, но огонь согревал меня изнутри…

Я захлёбывался и задыхался…

Я терял кровь от ударов камней, но сразу же залечивал раны…

Я не понимал, за что мне это. Я не мог понять, что со мной делают. Я просто страдал и, казалось, терял рассудок. И только доносившийся откуда-то голос Марии Михайловны заставлял возвращаться в реальность. К постоянной, так её и разэдак, нестерпимой боли!..

— Терпи, Федя… Терпи… Всё получится…

— Они не должны расти… Терпи, мальчик… Это не может продолжаться вечно…

— Да что же такое-то!.. Почему?.. Ещё чуть-чуть!..

— Ну что могу сказать, Мария Михайловна… — прозвучал рядом голос лекаря «Васильков». — Небольшие нарушения имеются… Но, боюсь, энергетическая структура Фёдора их исправит быстро.

— До завтра успеет? — тихо спросила проректор.

— Я вас умоляю! Ха!.. Завтра… Ещё до вечера!..

Я, наконец, попытался поднять веки. Ощущение было такое, что я каждым из них пробую сдвинуть паровоз.

— Нужно больше энергии… — пробормотала Мария. — Иначе так и останется идеал… С идеалом нельзя же на первый кризис!..

— Попробуйте, — согласился лекарь. — Но до красной зоны я бы доводить пока не стал. Остановитесь до неё.

— Я сегодня довела до жёлтой! — воскликнула Мария Михайловна.

— Значит, такова судьба, госпожа проектор… — ответил лекарь, и я услышал его шаркающие шаги.

Тишина навалилась со всех сторон, позволив мне чуть-чуть расслабиться. О боли, которую я испытывал, больше ничего не напоминало. Наоборот, с каждой секундой я чувствовал себя всё лучше и лучше. Может быть, даже лучше, чем до визита в пыточную…

И это было странно.

— Давай, открывай глаза! — попросила Мария Михайловна, и я не сразу понял, что это она говорит мне. — Федя, я же вижу, что ты очнулся. У тебя энергия стала иначе двигаться!

Вторая попытка поднять веки оказалась более успешной. Всего через несколько секунд я уставился на потолок в лекарском крыле.

— Зачем ломать мне структуру? — первое, что я спросил, когда сумел почувствовать губы.

— Затем, что нельзя идти на первый кризис с идеалом, — грустно ответила Мария Михайловна.

— Почему? — спросил я.

— Потому что можно его не пройти, — ответила проректор. — И тогда всё, конец.

— А что это за кризис? — не отставал я.

— Сейчас не стоит об этом думать! — Мария Михайловна наклонилась ко мне, чтобы потрепать