Я защищал Ленинград - Артем Драбкин

Духовный Михаил Абрамович

В мае 1942 года наш батальон уже занимал позиции на Волховском фронте, в районе населённого пункта Чудов, рядом с железной дорогой Москва - Ленинград. Кроме нашего батальона в состав УРа входили 47-й и 42-й ОПАБы. Командовал укрепрайоном в 1943 году полковник Росийченко, а кто был ещё на этой должности, сейчас затрудняюсь вспомнить.

Люди, воевавшие на Волховском фронте в 1942-1943 годах, хлебнули горького лиха... Линия фронта в Чудовском районе проходила через болота, и всё снабжение провиантом и боеприпасами, пополнение и эвакуация раненых шло по разбитым дорогам-«лежнёвкам», болотным гатям.

Приходилось и голодать, и считать каждый снаряд и патрон.

В 1943 году фронт на нашем участке фактически «застыл», стабилизировался, но командование периодически пыталось прорвать немецкие позиции, все эти попытки были неудачными и связаны с тяжёлыми потерями.

Позиционная война, отличавшаяся своим особым напряжением.

Рассказывать подробно о пережитом на Волховском фронте мне не особо хочется. Да, было тяжело, но мы все испытания выдержали.

Остались в памяти только отдельные яркие эпизоды. Например, мой последний бой в составе УРа. В январе 1944 года нам передали, что, возможно, по дороге между болот пойдут немецкие танки, и мне приказали вывести орудия на прямую наводку. 21 января 1944 года я вывел свои два орудия на позиции с двух сторон дороги, под станины сделали насыпь, чтобы орудие во время стрельбы не просело в болото. Там же знаете как - в землю не закопаешься, ковырнёшь лопатой на штык - сразу выступает вода.

Замаскировались и ждём, до дороги от нас метров 200-250. Идут 4 танка Т-4.

Мы ещё до боя договорились, что первыми снарядами бьём по головному и по замыкающему танкам, закупориваем дорогу. Но наводчик орудия, возле которого я находился, растерялся, увидев немецкие танки, и промазал первым снарядом, своим выстрелом сразу демаскировав орудие. Я оттолкнул наводчика в сторону и сам встал к панораме прицела и подбил первый танк. Немцы сразу открыли ответный огонь, мне сначала осколок снаряда попал в руку, но я продолжал бить из орудия, а в самом конце этой «дуэли», когда уже все танки были выведены из строя, рядом взорвался немецкий снаряд, я почувствовал удар, меня подбросило в воздух, и я потерял сознание. Меня на санях отвезли в госпиталь.

Интервью и лит. обработка Г. Койфмана

Варгина Зинаида Васильевна

В 1942 году началась моя служба. Мы стояли на Международном проспекте (ныне Московский проспект) в Артиллерийском училище до марта месяца. В марте месяце нас перебросили в Парголово. Но там было вообще страшно. Когда мы приехали и стали располагаться, оборудовать палаты, пришли мы в дома. А дома были деревянные, и там было что-то невероятное. Там дети - дети были в бочках засолены. Все люди лежали умершие. Всё мы выносили оттуда, всё мыли. Стали жить. Работа у нас там была та же самая, больные поступали, всё как обычно.

Я была медсестрой, мы ещё учились дополнительно - и на Международном проспекте, и в Парголово, пока там было спокойно. Сдавали экзамены, всё как обычно. Присваивали звания, мне присвоили младшего сержанта. Потом сержанта.

Потом в сентябре 1942 года, когда началась Тосненская операция, к нам начали привозить раненых. К тому моменту у нас уже палатки были построены, всё готово. Вы знаете, я как посмотрела на раненых - у кого челюсть полуоторвана, у кого рук нет, у кого ног, у кого голова еле-еле держится. Мне так было плохо, я упала, потеряла сознание. Прибежал командир нашего медсанбата Макаров, начальник медслужбы, заместитель по политчасти. Дали лекарство, я пришла в сознание. Макаров мне и говорит: «Зина, может быть, ты и не сможешь работать?» Я как-то сразу очнулась, говорю: «Что значит не смогу? Я должна работать, и всё. Больше со мной этого не случится». Это был в первый и в последний раз со мной, крови нанюхалась. После этого я стала работать, всё нормально, внимания не обращала. Работы было очень много. После этого был прорыв блокады, после этого мы переехали в Морозовку. Там тоже было много работы, но я уже работала быстро, нормально работала. Привыкла. Всё это прошло, работы было много, раненых было много. Не знаю, как мы столько могли работать - по двадцать четыре часа в сутки работали. Питания нормального не было, только чай с хлебом перехватывали, и всё. Только иногда была горячая пища. По весне ходили, собирали крапиву и щавель. Работали мы и носили иногда даже раненых, потому что не хватало санитаров. Раненых привозили сразу помногу, по несколько машин. Их же нужно быстро разгрузить. Потом нужно их куда-то быстро определять. Смотрели, куда ранение - грудная клетка, животы, голова, ампутация - все эти шли в первую очередь. Спать мы даже не могли, ведь в палатках все! Ноги мокрые, холодно, сама трясёшься. Я там почки себе простудила ещё. Ведь и зимой в палатках, а печками ведь улицу не натопишь! Мы же все уходили из этой палатки, кому топить-то? Приходили на несколько минут вздремнуть, ложишься, трясёшься, встаёшь и опять работать. Вот такая была работа.

Я была в сортировочном отделении и причём работала почти всё время одна. Хотя у нас была врач сортировочного взвода, я почти всё время была одна. Со мной работал Хомицын только. Врач, Беспрозванная, всегда уезжала и говорила: «Зина, ты справишься». Во все операции она уезжала, не только когда были на отдыхе. Мне нужно было послать всех больных - кто в операционную, кого в эвакуацию, кого в отделение сразу. Я справлялась более-менее.

Когда я работала там, всё время приходил один художник и писал мой портрет. Потом он мне говорил: «Ваш портрет вы увидите после войны в Доме офицеров, в музее». Я один раз его видела.

Потом я уже была в терапевтическом отделении. Поступало много раненых, они все грязные приезжали, из окопов. Лежали они там на передовой, чуть ли носом землю не копали. Нужно было их всех привести в порядок. Вначале мы обмывали их всех, потом переодевали, приводили в божеский вид. Кто кричит: «Сестра, утку, судно, и попить сразу!» Я в ответ: «Только не все сразу». Как это можно все три вещи сразу. Ну вы же знаете, какие раненые и больные могут быть. Конечно, мы не справлялись. Кто судно кричит, кто утку. Со мной ещё работала санитарка, она говорит: «Я же не могу справиться, их так много!» Я говорю: «Так, давай в обе руки бери, я тоже в обе руки посуду возьму, пошли работать». Работа была неблагодарная, но всё-таки мне эта работа нравилась, потому что я с детства мечтала быть врачом. Но не получилось, потому что после ранения я только по госпиталям находилась.

Интервью и лит. обработка Б. Иринчеева