Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной - Мохандас Карамчанд Ганди

В жизни я нередко находил множество таких друзей, причем зачастую совершенно неожиданно. Мистеру Сондерсу пришлись по душе отсутствие во мне склонности к преувеличениям и моя преданность истине. Он подробно расспросил меня обо всем, прежде чем проникнуться сочувствием к моей работе, и оценил то, что я не только беспристрастно описал положение индийцев Южной Африки, но и представил ему позицию белых.

Мой опыт показал, что мы быстрее всего добиваемся справедливости, если справедливо относимся к оппоненту.

Помощь мистера Сондерса, которой я совершенно не ждал, вселила в меня надежду, что мне все же удастся провести митинг в Калькутте. Но неожиданно я получил из Дурбана следующую телеграмму: «Парламент открывается в январе. Возвращайтесь скорее».

Мне пришлось отправить в газеты письмо, в котором я объяснял, почему вынужден спешно покинуть Калькутту. Затем я выехал в Бомбей. Но прежде я связался с бомбейским агентом фирмы «Дада Абдулла и Кº» и попросил купить мне билет на первый же пароход, отбывающий в Южную Африку. Выяснилось, что Дада Абдулла только что приобрел пароход «Курлянд», и настаивал, чтобы я и члены моей семьи воспользовались им совершенно бесплатно. Я с благодарностью принял предложение и в начале декабря во второй раз отплыл в Южную Африку, но только теперь вместе с женой, двумя своими сыновьями и единственным сыном овдовевшей сестры. Одновременно в Дурбан отплывал еще один пароход — «Надери». Агентом компании также была фирма «Дада Абдулла и Кº». На обоих пароходах плыло около восьмисот человек, половина из них направлялась в Трансвааль.

Это стало моим первым путешествием вместе с женой и детьми. Я уже объяснял, что результатом детских браков между индусами среднего класса стало то, что только муж мог получить образование, а жена оставалась практически неграмотной. Из-за этого они не понимали друг друга, и муж должен был становиться учителем для жены. Итак, мне пришлось подобрать членам семьи подходящую одежду, выбрать правильное питание, проследить, чтобы они усвоили манеры, подходящие новому для них окружению. Некоторые воспоминания о тех днях кажутся мне достойными упоминания.

Жена индуса считает своей религией беспрекословное подчинение мужу. Муж-индус считает себя хозяином и господином жены, обязанной служить ему во всем.

В те времена я думал, что мы должны одеваться и вести себя, как европейцы, чтобы быть цивилизованными. Мне казалось, что только так мы сможем получить влияние, без которого невозможно служить общине.

Потому я подобрал новую одежду для жены и сыновей. Разве мог я позволить им выглядеть как банья Катхиявара? Парсы тогда считались наиболее цивилизованными людьми среди индийцев, а посему, раз уж полностью перенять европейский стиль не получалось, мы решили придерживаться стиля парсов. Соответственно, моя жена стала носить сари парсов, а мальчики — куртки и брюки парсов. Разумеется, нельзя было обойтись без обуви и чулок. Жена и детишки долго привыкали к ним. Туфли натирали ноги, а от чулок попахивало по́том. На больших пальцах их ног часто появлялись волдыри. На все жалобы у меня были заранее готовы ответы. Впрочем, мне показалось, что домашних убеждал авторитет главы семейства, а не эти ответы. Они соглашались на все изменения, потому что у них не было другого выбора. С такими же неприязнью и неохотой стали они пользоваться ножами и вилками. Как только мое собственное увлечение этими предметами цивилизации прошло, ножи и вилки тут же исчезли с наших столов. Вероятно, после длительного их использования моей семье было так же нелегко вернуться к прежнему образу жизни. И только теперь я понимаю, что мы чувствуем себя свободными, лишь когда избавляемся от мишуры «цивилизации».

На борту парохода вместе с нами оказались наши родственники и знакомые. Их, как и прочих пассажиров других классов, я часто навещал, поскольку на судне, принадлежавшем другу моего клиента, я пользовался полной свободой передвижения.

Это судно направлялось прямиком в Наталь без каких-либо остановок, и на все путешествие ушло только восемнадцать дней. Но словно для того, чтобы предупредить нас о предстоящей буре на суше, ужасный шторм застиг нас в плавании, когда до Наталя оставалось всего четыре дня пути. В Южном полушарии декабрь — это месяц летних муссонов, а потому штормы — сильные или слабые — там обычное дело в это время. Шторм, который нас настиг, оказался столь мощным и продолжительным, что пассажиры забеспокоились. Это была поистине торжественная картина: все мы объединились перед лицом общей опасности. Пассажиры забыли о всяких различиях и думали только об одном и том же Боге — мусульмане, индусы, христиане и все остальные. Многие давали клятвы. Даже капитан присоединился к пассажирам в их молитвах. Он заверил всех, что, пусть этот шторм и представляет для парохода определенную опасность, ему, капитану, доводилось попадать в гораздо более страшные бури. Надежное судно, объяснял он, сможет выдержать любую непогоду. Однако это послужило для всех слабым утешением. Каждую минуту раздавался грохот и треск, предвещавшие возможные пробоины и протечки. Судно раскачивалось и вращалось, грозя в любой момент перевернуться. Не могло быть и речи о том, чтобы кто-то оставался на палубе. «Да свершится воля Его», — такие слова срывались с уст каждого из нас. Насколько помню, шторм продлился двадцать четыре часа. Наконец небо очистилось, проглянуло солнце, и капитан сказал, что буря улеглась. Лица людей осветились радостью облегчения, опасность миновала, и имя Божье сразу же перестало упоминаться. И вот они уже снова ели, пели, веселились, как прежде. Страх смерти исчез, и время, когда они могли лишь молиться, уступило место майя — иллюзии. Разумеется, пассажиры совершали обычный намаз и возносили другие молитвы, но в них уже не было той торжественности, что родилась в ужасный час бури.

И все же шторм сплотил нас. Я не слишком боялся его, поскольку уже переживал нечто подобное. Мне нравилось бывать в море, причем я никогда не страдал морской болезнью. А потому я свободно перемещался по судну от одного пассажира к другому, стараясь успокоить их и приободрить, каждый час сообщая новости, полученные от капитана. Эти дружеские отношения, как мы увидим дальше, очень помогли мне.

Пароход бросил якорь в порту Дурбан 18 или 19 декабря. В тот же день туда прибыл и «Надери».

Однако настоящей буре только предстояло разразиться.

Я уже упомянул, что оба парохода бросили якорь в порту Дурбан приблизительно 18 декабря. В портах Южной Африки пассажирам запрещается сходить на берег без предварительного медицинского осмотра. Если на борту оказывается пассажир с инфекционным заболеванием, на судне объявляют карантин. Поскольку в Бомбее, когда мы отплыли, свирепствовала чума, мы опасались, что и нам придется выдержать такой карантин. Перед началом осмотра каждый корабль обязан поднять желтый флаг, который спускают только после того, как врач признает всех пассажиров здоровыми. Родственники и друзья, встречающие прибывших, допускаются на борт лишь тогда, когда флаг спущен.