Русская революция, 1917 - Александр Фёдорович Керенский

войны с Японией). Право ареста по административному распоряжению породило серьезные проблемы между Временным правительством (Милюковым) и представителями кадетской партии в момент нового министерского кризиса после большевистского мятежа.

Верные своей доктрине исключительной власти закона, либеральные юристы горячо возражали против «узаконенного правительством беззакония». Это не помешало той же самой стороне требовать от правительства отъявленного беззакония, а именно жесточайшей административной борьбы с большевизмом. Отчасти подобная непоследовательность объясняется тем фактом, что в то время (в августе 1917 года) ни одному левому революционеру больше не грозил арест или административная высылка, но правые уже начинали все громче и тверже поднимать голос за военную диктатуру[26].

Я становлюсь премьер-министром

На следующий день после моего возвращения с фронта, то есть 20 июля, князь Георгий Львов вышел из Временного правительства. Ситуация чересчур усложнилась для свойственного ему мягкого стиля руководства. На том же заседании кабинета, которое приняло его отставку, я был назначен министром-председателем с сохранением портфеля военного министра.

Сразу после отставки князя министерский кризис принял острый характер.

22 июля Исполком Всероссийского съезда Советов и Крестьянского съезда совместно опубликовал манифест к народу, объявив Временное правительство «правительством спасения Родины и Революции», предлагая солдатам, крестьянам, рабочим оказать доверие народному коалиционному правительству страны. В то же время общее собрание частей Петроградского гарнизона единодушно проголосовало за доверие «одному Временному правительству».

Но Временному правительству недостаточно было доверия революционных и демократических организаций. Предстояло объединить все живые силы страны, ибо только от этого зависело быстрое возрождение России. На оставшиеся вакантными в кабинете места после ухода трех министров-кадетов следовало подыскать людей аналогичных политических и общественных убеждений. В июле это было еще важнее, чем в апреле или мае. В тот момент вокруг партии конституционных демократов группировались и объединялись политические силы страны, представлявшие интересы собственников, высшего командования, старой бюрократии, даже аристократии. Не хочу здесь винить партию Милюкова, в прошлом очень много сделавшую для освобождения России, в «смене программы и переходе на службу реакции», по выражению большевистских демагогов. Идеология кадетской партии осталась неизменной, только ее человеческий контингент радикально менялся. Не забудем, что с исчезновением после революции партий, стоявших на правом фланге либерального центра, кадетская партия превратилась в правое крыло российского политического движения[27].

Понятно, что национальное правительство, стоя над любыми партиями, должно было иметь в своем составе ответственных представителей правого фланга общественного мнения в лице приверженцев этой группировки, занявших после мартовской революции откровенно республиканскую политическую позицию.

Представители социалистических партий и руководители Советов откровенно склонялись в пользу комбинаций, которые не предусматривали назначения кадетов на вакантные места во Временном правительстве после ухода князя Львова. С 20 по 26 июля критический вопрос оставался в подвешенном состоянии, так как в день своего назначения на пост председателя мне пришлось ехать на фронт. После моего возвращения из армии Деникина 27 июля все министры подали в отставку. Отставка in corpore[28] развязала мне руки для заполнения министерских вакансий.

Переговоры министра-председателя с центральными комитетами разных партий длились не менее десяти дней. Не прекращались споры по одним и тем же программным вопросам, шел бесконечный обмен письмами, велись торги, в ходе которых подчеркивались разные взгляды на партийные интересы. Все это лишь раздражало конкурентов, не продвигая дела. Вдобавок я, пользуясь якобы полной свободой выбора министров, непрерывно выслушивал ультиматумы разных партий и организаций, которые протестовали против одних кандидатов и рекомендовали других.

Положение довольно странное: взяв на себя в сложившейся политической ситуации всю тяжесть ответственности за судьбу страны, я даже не имел возможности свободно выбирать ближайших соратников, за которых мог искренне поручиться перед народом.

Дело еще более осложнялось тем фактом, что два соперничавших лагеря (буржуазия и демократы) независимо друг от друга решили оставить меня председателем Временного правительства, не желая видеть на этом посту другого кандидата. Все партии, вместе взятые, хотели работать со мной, что не мешало им каждой в отдельности диктовать мне условия, абсолютно неприемлемые для других. Торг за министерские посты вызвал неуклонно накалявшиеся споры. С другой стороны, продолжение министерского кризиса только усугубило бы и без того напряженную ситуацию в стране, особенно на фронте, где наступление германских войск пробуждало в людях чувство горячего патриотизма, естественное и здоровое, но проявлявшееся иногда в нежелательной для офицеров форме.

Было очевидно, что перед российскими политическими партиями, ни с одной из которых я полностью не соглашался, в каждой имея друзей и сторонников, надо раз и навсегда поставить следующую альтернативу: пусть берут на себя всю ответственность за судьбу страны, предоставив мне лишь относительную свободу делать то, что я считаю необходимым для блага страны, независимо от каких-либо партийных доктрин и интересов.

3 августа я отказался от всех своих званий и должностей, передал текущие дела вице-председателю и скрытно уехал в Царское Село. Центральные партийные комитеты немедленно принялись созывать политическое совещание «чрезвычайной важности». Историческое собрание ответственных представителей всех поддерживавших Временное правительство партий состоялось в вечер моего отъезда в Малахитовом зале Зимнего дворца. Не стану описывать то, чего не видел, знаю только, что заседание длилось всю ночь, закончившись к четырем часам утра. Столкнувшись с необходимостью нести ответственность за судьбу страны, ни одна партия на это не осмелилась. В конце концов решили предоставить мне возможность сформировать новый кабинет по своему усмотрению, больше не оказывая нажима, не предъявляя требований и претензий, продиктованных партийными интересами. По правде сказать, и правые и левые сразу нарушили обещание. Обе стороны направили мне под грифом «конфиденциально» следующее послание (цитирую по памяти): «Вы, конечно, фактически абсолютно свободны в выборе министров правительства, но если предложите в нем участвовать тому-то и тому-то, наш Центральный комитет поставит под вопрос подобное участие в деятельности правительства». Другими словами, я получил «конфиденциальную» угрозу воинствующей оппозиции с обеих сторон.

Естественно, партийное двуличие отрицательно сказывалось на работе сформированного мной Временного правительства. Оно уже не отличалось единством действий, столь важным в трудные времена. Однако я решил вернуться к власти, думая, что хотя бы какое-то время смогу приносить стране пользу, пока все партии считают необходимой мою работу в правительстве. Может быть, это было огромной ошибкой с моей стороны. Может быть, стоило временно уйти в отставку в тот самый момент, когда мой престиж и популярность в центральных партийных комитетах и среди профессиональных политиков стояли очень высоко. Сохранив авторитет в глазах народа, я, может быть, сберег бы то, что пошло бы на пользу России в худшие, тяжелейшие дни, которые ее ожидали.

Возможно ли это? Не знаю.