Моя сестра - Мишель Адамс

Он не был первым, кто мне понравился. Первым был Крис Хьюз, высокий блондин из нашей параллели, играл в рэгби за команду нашей школы и участвовал в гонках кросс-кантри на горном велосипеде как представитель округа. Мне достаточно было просто смотреть на него, чтобы почувствовать дрожь в коленках и трепет в желудке, который чаще всего доходил до низа живота. Я приходила домой влажной и дрожащей, не имея ни малейшего понятия, что с этим делать. Я знала, каково вожделение на вкус. Сейчас мне даже кажется, что тот блондин чем-то был похож на Мэтта.

Но подошел он ко мне, только когда мы приехали домой к Элли. Он сел рядом со мной на диванчике годов шестидесятых, похожем на коробку, и поздоровался. Я почти не слышала его из-за музыки и шума, который издавала Элли на кухне, делая коктейли вместе с двумя другими парнями, которых она выбрала.

– Привет, – ответила ему я, но это получилось хрипло и резко. Он положил руку на мой затылок, увлекая меня в поцелуй.

Я отпрянула, прижалась к поручню дивана. Но у него были сильные руки, его глаза были распахнуты и зафиксированы на мне, как прицел. Голос в моей голове кричал, что я должна встать. Через секунду будет уже поздно, и все, что мне нужно сделать – это двигаться. Я могу уйти в спальню, скользнуть под несвежую байковую ткань и самостоятельно поработать над своей неудовлетворенностью. Но он не пытался меня удержать, поэтому я осталась. Я не двигалась, и он воспользовался этим шансом, чтобы накрыть мои губы своими, со вкусом «Джека Дэниэлса», и я повиновалась.

Он ушел где-то перед рассветом, когда я спала. Я больше никогда его не видела. Все что у меня осталось – это воспоминания: о его неровной коже, касающейся меня, о редких волосках на его груди, о соли его пота на моих губах. Даже теперь я не знаю, как его звали, потому что, когда я спросила Элли, оказалось, что она толком его и не знает.

Элли разбудила меня тем утром, скользнув ко мне на смятую кровать, обнимая меня двумя руками. Когда я попыталась повернуться к ней, она шикнула на меня, и вернула в прежнее положение весом своего тела. Мы лежали, как ложка в ложке, я чувствовала ее дыхание, теплый воздух щекотал мою шею, ее острые коленки упирались в меня сзади. Лежать так было хорошо, надежно, одна из ее рук опустилась на меня, притягивая ближе. Ее не волновало, что я раздета, и меня, похоже, тоже. Через некоторое время она прошептала:

– Больно было? – Она знала, что произошло. Подсознательно знала.

– Да, – сказала я и, сама того не желая, расплакалась. Почему-то я почувствовала себя ужасно несчастной, как будто вся моя жизнь мне не подходит. Я потянулась вниз, сжалась в комок, думая о Марго Вульф. У меня были синяки, тело пульсировало. Но то, что произошло со мной, и то, что произошло с Марго, – не одно и то же. Меня целовали, гладили. Он нашептывал с придыханием что-то, что я сочла за одобрение, пока его руки скользили по моей груди. В какой-то момент он спросил, все ли в порядке, не хочу ли я, чтоб он остановился. После он сказал, что я красива, и я забыла обо всех своих шрамах. Для Марго такого не сделали.

– Не волнуйся. Скоро тебе станет лучше. – Я чувствовала, как она гладит меня по волосам, целует кожу на плече. – Всегда становится лучше. В следующий раз будет легче. – Она крепко обняла меня, ее тело было теплым. – Я никогда не сделаю тебе больно, как он, обещаю.

И это был такой прекрасный момент, что я знала, он – нереален. За углом уже поджидала катастрофа. Ее доброта, какой бы сладкой она ни казалась, была с гнильцой. Как будто мы во сне. Этот момент закончится, и наступит такой, когда она, независимо от своих обещаний, сделает мне больно, как делала раньше. Я не забыла, как она била меня, или тот раз, когда она обожгла меня сигаретой. Она сказала, что это случайно получилось, но мои сомнения остались при мне. Я знала, что могу любить ее гораздо больше, когда ее нет рядом.

– Через пару недель я уеду, – сказала я. Поступление в университет для меня было билетом, способом сбежать из моей жизни, и я знала, что это необходимо мне после того, что я сделала с Марго. Поэтому я приложила все усилия, и их оказалось более чем достаточно. Медицинский факультет. Место, где мне дадут новый старт в жизни. Я знала, что для нас с Элли это будет концом, и сейчас было самое время. – Ты будешь навещать меня? – Я уткнулась лицом в пыльную подушку. Понадеявшись, что она не расслышит ложь.

– Конечно, буду, – отвечала она, сдавливая меня еще сильнее. Мои глаза жгли слезы.

– Хорошо. Я буду в Лидском. – Это был первый раз, когда я откровенно солгала ей.

Нужно было уходить в тот же день. Встать и уйти. Но мне негде было жить, поэтому я промедлила, надеясь предотвратить неизбежное. Оно случилось, впрочем. Конечно, случилось. На этот раз как никогда раньше. Сомневаюсь, что она сама могла предсказать такой отвратительный исход нашего лета, проведенного вместе, это произошло спустя лишь две недели. Невозможно было предвидеть, что случится в тот день. Но случилось. И когда это произошло, оно гнало меня прочь, заставляя бежать быстрее, чем когда-либо в моей жизни.

Прошло много дней перед тем, как мы узнали что-то новое. На работе я сказалась больной, утверждая, что у меня гастроэнтерит, хотя я знала, что они мне не поверят. Но эта маленькая ложь во спасение создана для того, чтобы человек на том конце провода не чувствовал неловкость от раскрытия правды. Она и не должна выглядеть достоверно. И все же, чтобы добавить налет достоверности, я звоню терапевту, чтобы получить справку, и, поскольку я и сама врач, она соглашается с диагнозом «пищевое отравление» без каких-либо анализов и осмотра. Это заткнет моих коллег хотя бы на неделю.

В доме стоит мрачная атмосфера. Кажется, что каждый раз, когда я поворачиваюсь к нему спиной, Антонио берет телефон и пускается в болтовню на итальянском. Это, похоже, только больше увеличивает пропасть между нами. Его телефонные разговоры становятся все более эмоциональными, на грани со ссорой. В некоторых случаях я спрашивала его, с кем он говорит. Один раз он сказал, что с отцом, другой – с матерью. Потом с другом, о котором я раньше никогда не слышала. Но эти беседы всегда звучат похоже, и всегда приправлены смачными ругательствами. Я знаю, что он лжет, потому что он никогда бы не стал так разговаривать с матерью.

Я откапываю последний номер тети Джемаймы в старой адресной книге контактов на экстренный случай, которую она отдала мне перед моим отъездом в университет. Я звонила ей пару раз, каждый раз с трудом заставляя содержимое желудка не подступать к горлу. Хотела бы я знать, может ли она рассказать мне правду теперь, когда мои родители отошли в мир иной. Хотела бы я знать, что она думает об исчезновении Элли. Но она не отвечает. Видимо, мы все-таки потеряли связь.

Пару раз звонит детектив МакГуайр, просто чтобы держать нас в курсе. Он говорит, что они проверили ближайшие больницы, но до сих пор ничего не выяснилось. Продолжают ходить по домам, собирая показания. Он спрашивает, не помню ли я какие-то особые приметы Элли, и я рассказываю о единственной, которая приходит на ум, о маленьком розовом шраме на лбу. Он предлагает использовать социальные сети, чтобы узнать что-то через ее друзей, возможно, я могла бы написать им и спросить, что они знают. Он кажется весьма встревоженным, когда я сообщаю, что у меня нигде нет аккаунтов, и в каком-то смятении предлагает мне завести хотя бы один. Когда я отвечаю, что не уверена, как именно это делается, он старомодно предлагает, чтобы он завел аккаунт от моего имени, но сообщает, что сперва ему будет нужна моя фотография. Я соглашаюсь, отправляю ему фотографию по электронной почте, и в течение часа получаю обратное сообщение со ссылками и паролем. От моего же имени он шлет через «Фейсбук» более сотни сообщений друзьям Элли.