Моя сестра - Мишель Адамс

– Через некоторое время, – добавляет она. Я киваю снова, вяло улыбаюсь. Через минуту сажусь напротив. От нее пахнет дешевыми духами и сигаретами. Запах моей юности. Женщина предлагает мне сигарету из пачки, и хотя я не хочу курить, все же принимаю ее. Она зажимает свою зубами, роется в кармане в поисках зажигалки. Находит ее как раз к приходу полицейского.

– Не думаю, что это хорошая идея, Джулс. – Он, весь надувшийся, резко обходит стол. Выхватывает сигарету из ее рта и сминает в руке. Свою я прячу в рукав, как подросток, пойманный на месте преступления. Когда полицейский отворачивается, она демонстративно закатывает глаза. Я повторяю ее действие, киваю, как бы говоря: «Да, ну и зануда», – чтобы продемонстрировать солидарность. Он проходит через приемную, оставляя нас одних. Ощущение, что мы сидим перед кабинетом директора.

– Козел, – шипит Джулс, вытягивая следующую сигарету из пачки. – Думает, у меня больше нету. – Она быстро чиркает зажигалкой, делает глубокую затяжку. На фильтре и кончиках пальцев остается ее красная помада. Она так спешила, что размазала помаду и по щеке, из-за чего выглядит как девочка, которая только учится краситься. Она вся как на иголках, и я замечаю фиолетовый засос на ее шее. – Давай, выкури по-быстрому, а то скоро опять кто-нибудь из них придет.

Она наклоняется ко мне, отработанным движением крутит колесико зажигалки, и я достаю сигарету из рукава, дымлю ей, словно новичок. Желание курить становится еще меньше, когда от ее пожелтевших пальцев до меня долетает запах старого табака. Я опускаю взгляд, чтобы она не заметила недовольство на моем лице, и он натыкается на ее туфли. Они симпатичнее, чем я ожидала, с завязочками и маленькой бабочкой сбоку. Одно из крыльев вывернуто не в ту сторону, как будто бабочка пыталась взлететь, но ее прихлопнули. Но как бы ни были симпатичны туфли, с ее ногами они уже ничего не сделают. Она постаралась, намазав плотные, словно грецкий орех, ногти красным лаком. Есть люди, которые никогда не перестанут пытаться быть лучше, независимо от того, насколько дерьмова их жизнь.

– Ну и из-за кого ты здесь? – спрашивает она, как будто нас объединяет принадлежность к криминальным кругам. – Парень? – настаивает она, замечая отсутствие кольца на моем пальце.

– Сестра. – Она выглядит удивленной. – Она пропала.

– Как ее зовут? – Джулс спрашивает так, будто может ее знать. – Многие пропадают, но потом находятся. – Она делает еще одну глубокую затяжку. – Конечно, не все возвращаются такими же, какими были раньше. – В ее картине мира пропавшая девушка – это проститутка, неудачно выбравшая клиента. Может, вернется живой, а может – мертвой. Жизнь одноразового использования. Я вижу, как она копается в чертогах своего разума. Блондинка, которая пропала на прошлой неделе – вернулась побитая и укуренная, но в целом в порядке. В тот же вечер вернулась. До этого – брюнетка с пирсингом и вытатуированными на спине крыльями. Рыжая, которую выудили из пруда в Хампстед-хит, ее груди были отрублены, а на животе вырезано слово «шлюха». О ней слышала и я.

– Элли, – говорю я с притворной надеждой, продолжая следовать сценарию. Жду, когда шестеренки в ее голове сдвинутся с места, и она выдаст пустой бланк.

– Не. Не знаю ее, – говорит она, махнув головой. Я делаю затяжку.

За дверью раздается какой-то шум, и Джулс вскакивает с места, ходит из стороны в сторону, ее голова опущена, плечи расправлены, она готова к противостоянию. Бросает сигарету и тушит ее носком своей туфли с бабочкой. Дверь распахивается, и в комнату влетает озлобленный парень. Бритоголовый, на висках и над ушами тату в виде каких-то птиц. Он бурчит себе под нос нечто, похожее на угрозу.

– Милый! – восклицает Джулс и вьется вокруг парня. Он накачен даже больше, чем если бы просто сидел на стероидах. В дверях появляется полицейский, и я спешно бросаю свою сигарету, тушу ее, надеясь, что он не заметил. Джулс и бритоголовый уходят. Наблюдаю через окно приемной за тем, как она суетится вокруг своего «милого», пробегаясь пальцами по его мускулам, пока они идут к машине. Перед тем как сесть, он толкает Джулс, а затем открывает дверь и почти закидывает женщину внутрь салона.

– Могу я вам чем-то помочь? – говорит полицейский, отвлекая меня.

После расспросов он отводит меня через двойные двери в маленькую комнату со светло-голубыми стенами, без единого окна. Поставив передо мной на стол горький кофе в пластиковом стаканчике, он заверяет меня, что детектив Форестер скоро придет, и оставляет одну.

– Спасибо, что пришли помочь нам в расследовании, – говорит Форестер, открывая дверь спиной. У нее в руке кофе, точно как я себе и представляла, а под мышкой зажата кипа папок с бумагами. Она ставит кофе и кидает документы на стол, окинув меня весьма странным взглядом. Садится напротив меня, скрестив руки. Теперь я жалею, что не позвонила Элли. Если бы позвонила, то не выглядела бы такой безразличной. – Важно, чтобы вы знали, что можете уйти в любое время. Вы здесь добровольно, хорошо?

– Хорошо. Что угодно, лишь бы помочь. – Детектив Форестер тут же кивает. Кивок резкий и уверенный, как будто она ничего другого от меня и не ожидала. – Я хочу все прояснить, найти Элли.

– Как я понимаю, Элеанор не связывалась с вами. – Я трясу головой, делаю глоток кофе. – Вы пытались ей дозвониться? – Она ждет от меня ответа и, не дождавшись, разочарованно смотрит на документ перед собой, недоброжелательно вздыхая. Я вижу, что к документу приклеена фотография Элли.

– Я звонила «Хранителям» и в другие организации, – добавляю я быстро. – А также проверила ответы на сообщения детектива МакГуайра на «Фейсбуке». Впрочем, не думаю, что там есть что-то полезное.

Она поднимает взгляд, подперев голову рукой.

– Ну, обсудим, что мы имеем на сегодняшний момент.

Следующие пять минут она пересказывает все то, что мы и так знаем. Предполагаемая психическая болезнь Элли. Смерть моей матери. Отец. Посещение нами тренажерного зала, магазинов, выпивка, исчезновение. С каждым новым фактом она проводит по столу ногтем, словно высекая эти факты на камне, как древние шумеры на своих глиняных табличках.

– Я хочу подробнее расспросить вас о вечере перед смертью вашего отца. Вы не против? – Я согласно киваю головой. – Хорошо. Вы говорили, что вы с Элли занимались нормальными делами. Повседневными, обычными.

– Да, это так, – говорю я и, чтобы не ерзать, сажусь на свои руки.

– Так и что для вас нормально? Что вы считаете повседневным? Чем вы занимаетесь в обычное время?

– С Антонио? – Она кивает, постукивая пальцами по столу. Я чувствую, как дергается ее нога. – Мы гуляем. Ходим куда-нибудь поесть. В кино, возможно. Что-то такое.

– Вы когда-нибудь теряли близкого человека, доктор Харринфорд?

По-моему этот вопрос очень обидный, потому что с момента рождения я потеряла практически все. Но я понимаю, к чему она клонит, и веду себя соответствующим образом.

– Не в результате смерти. – Те, кто хоть в какой-то мере положительно связаны со мной, живы. Дядя Маркус умер через пару лет после того, как я потеряла контакт с тетей Джемаймой, но это не в счет. Я даже не была на его похоронах. Я боялась, что там будут мои родители или, того хуже, Элли. Неудивительно, что тетя Джемайма больше мне не звонит. Неудивительно, что она не ответила на мой звонок, когда исчезла Элли.