Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев

Лев Кулешов поехал в Москву один (вместе со своим мотоциклом с коляской). А его недавнюю спутницу Маяковский повёз в харьковскую гостиницу.

Лили Брик:

«Помню в гостинице традиционный графин воды и стакан на столике, за который мы сели, и он тут же, ночью, прочёл мне только что законченные 13-ю и 14-ю главы поэмы "Хорошо!"»

Тринадцатая глава начиналась с описания комнаты, в которой поселились переехавшие в Москву из Петрограда Брики и Маяковский:

«Двенадцать / квадратных метров жилья.

Четверо / в помещении —

Лиля, / Ося, / я

и собака / Щеник».

Далее следовал рассказ о той жутко холодной поре:

«Я / много / в тёплых странах плутал.

Но только / в этой зиме

понятной / стала / мне / теплота

любовей, / дружб / и семей».

Заканчивалась глава признанием:

«Землю, / где воздух, / как сладкий морс,

бросишь / и мчишь, колеся, —

но землю, / с которою / вместе мёрз,

вовек / разлюбить нельзя».

Четырнадцатая глава рассказывала о голоде:

«Не домой, / не на суп,

а к любимой / в гости

две / морковинки / несу

за зелёный хвостик.

Я / много дарил / конфет да букетов,

но больше / всех / дорогих даров

я помню / морковь драгоценную эту

и пол-/полена / берёзовых дров».

Затем шло ещё одно признание поэта:

«Если / я / чего написал,

если / чего / сказал —

тому виной / глаза-небеса,

любимой / моей / глаза».

Завершалась глава признанием-выводом:

«Можно / забыть, / где и когда

пузы растил / и зобы,

но землю, / в которой / вдвоём голодал, —

нельзя / никогда / забыть».

Эту читку двух глав поэмы можно считать своеобразным объяснением в любви, которая ещё не погасла. Ради неё стоило просить Лилю Брик сделать незапланированную остановку в городе Харькове.

А Борис Бажанов в тот момент, досконально изучив все возможности перехода границы страны Советов, нашёл, наконец, место, где это сделать было не очень трудно:

«Я решаю бежать в Персию из Туркмении. Но сначала надо попасть в Туркмению, которая подчинена Среднеазиатскому бюро ЦК партии.

От Финансового факультета я отделываюсь легко – здесь я хозяин…

Затем я делаю экскурсию в Орграспред ЦК, предлагая послать меня в распоряжение Среднеазиатского бюро ЦК… И я получаю путёвку “в распоряжение Среднеазиатского бюро ЦК на ответственную работу”.

С этой путёвкой я приезжаю в Ташкент и являюсь к секретарю Среднеазиатского бюро ЦК Зеленскому. Это тот самый Зеленский, который был секретарём Московского Комитета и проморгал оппозицию осенью 1923 года. Тогда тройка решила, что он слишком слаб для Московской организации, самой важной в стране, и отправила его хозяйничать в Среднюю Азию.

Зеленский удивлён моему приезду (и несколько озабочен): что это? глаз Сталина?».

Но Бажанов успокоил Исаака Абрамовича Зеленского, сообщив ему о своём желании потрудиться на «низовой работе», то есть поехать «подальше в глухие места». И тотчас получил новую путёвку – «в распоряжение ЦК Туркмении»:

«Из Ташкента я не еду в Ашхабад, а возвращаюсь в Москву проститься с друзьями и с Москвой – вернусь ли я когда-нибудь на родину?»

А Яков Блюмкин в это время продолжал работать в Улан-Баторе. Он потребовал от монгольских властей, чтобы ему разрешили расстреливать на месте любого, вызвавшего у него подозрения во враждебных намерениях. Ему разрешили.

Из Харькова Лили Брик отправилась в Москву, а Маяковский поехал в Луганск, где 27 июля 1927 года в клубе металлистов сделал доклад «Лицо левой литературы». На следующий день «Луганская правда» написала:

«Во втором отделении Маяковский и молодой поэт Кирсанов читали свои стихи и имели большой успех у публики».

Павел Лавут:

«Всё было бы великолепно, кабы в гостинице не замучили клопы. Своего отвращения к ним и, больше того, своего страха перед ними Маяковский не скрывал, недаром пьесу свою он назвал "Клоп". Не спали всю ночь. Маяковский и Кирсанов пробовали перебраться на пол, но насекомые и там их нашли».

Затем было намечено выступление в городе Сталино (ныне – Донецк). Павел Лавут пишет, что от города Ясиноватая, где оказались поэты, до места назначения было…

«… около двадцати километров. Наняли тачанку. Возница заметил:

– Есть две дороги – подлиннее и получше, покороче и похуже.

Выбрали подлиннее. Тогда возница равнодушно добавил:

– Но здесь, бывает, и грабят!

Маяковский приготовил на всякий случай револьвер. Под сиденье потянулся и Кирсанов – вынул из чемодана допотопный наган, притом незаряженный».

Отчитав после Сталино ещё раз в Харькове, Маяковский расстался с Кирсановым и 2 августа поехал в Ялту.

Из Крыма он послал две телеграммы: Лили Брик («Целую Точка Люблю») и Наташе Брюханенко:

«СРОЧНАЯ МОСКВА ГОСИЗДАТ БРЮХОНЕНКО ОЧЕНЬ ЖДУ ТОЧКА ВЫЕЗЖАЙТЕ ТРИНАДЦАТОГО ВСТРЕЧУ СЕВАСТОПОЛЕ ТОЧКА БЕРИТЕ БИЛЕТ СЕГОДНЯ ТОЧКА ТЕЛЕГРАФЬТЕ ПОДРОБНО ЯЛТА ГОСТИНИЦА РОССИЯ ОГРОМНЫЙ ПРИВЕТ МАЯКОВСКИЙ».

Однако купить билет в тот день Наташа не смогла, и 4 августа получила ещё одну срочную телеграмму:

«ЖДУ ТЕЛЕГРАММУ ДЕНЬ ЧАС ПРИЕЗДА ТОЧКА ПРИЕЗЖАЙТЕ СКОРЕЕ НАДЕЮСЬ ПРОБУДЕМ ЗДЕСЬ ВМЕСТЕ ВЕСЬ ВАШ ОТПУСК ТОЧКА УБЕЖДЕННО СКУЧАЮ МАЯКОВСКИЙ».

Об этих посланиях Наталья потом писала:

«Срочные телеграммы с адресом "Москва Госиздат Брюхоненко" действовали в учреждении так, что приносил их мне торжественно сам заведующий экспедицией, а не просто курьер».

На этот раз билет был куплен, и, оформив отпуск, Наталья Александровна отбыла в Крым.

«Подъезжаем к Севастополю. Раннее утро, а по перрону шагает Маяковский. Загоревший, красивый, такой спокойный и довольный. Мы очень радостно встретились.