Догмат крови - Сергей Степанов

— К чему ваша притча, Мойша Беркович?

— Мэйлэ! Ладно! — безнадежно вздохнул Гальперин. — Потолкую я лучше с управляющим заводом Хаимом Дубовиком. Он понятливый еврей, старого закала хасид, все притчи наизусть знает.

Сахарозаводчик распрощался со своими собеседниками и покинул курительную. Глядя ему вслед, Марк Виленский заметил:

— Кажется, старик прозрачно намекал на рахеш.

Рахеш, это Бразуль знал от своей жены, первоначально означало вознаграждение раввину и кантору за совершение свадебного обряда. Потом это слово превратилось в синоним взятки, без которой в черте оседлости и шагу нельзя было ступить. Старые евреи привыкли к такому положению вещей, но молодое поколение думало иначе.

— Сирийский осел в подарок! — фыркнул Виленский. — А что в самом деле! Представляю физиономию прокурора, если бы ему привели осла. Ха-ха!

Марголин скривился:

— Наши отцы, деды и прадеды всю жизнь кормили жадную чиновничью свору. Преподносили «барашка в бумажке», совали «рекомендательные письма за подписью князя Хованского» — так в старину называли банковские билеты, подписанные директором государственного казначейства. Особо честным взяточникам дарили борзых щенков и кровных рысаков. Пора бы остановиться. Или вы согласны с дядей, Маркус Ионович?

Зайцев пощипал свои тоненькие усики, провел рукой по гладко выбритому подбородку и заметил примирительным тоном:

— Видите ли, я бы хотел избежать ненужного шума. Полиции лучше не совать нос на кирпичный завод…

— Говорите начистоту, а то наш русский друг вообразит, что у вас на заводе невесть что творится.

— Собственно, скрывать нечего. Видите ли, по завещанию отца на Кирилловской улице построена хирургическая больница и богадельня для недостаточных евреев. Оба благотворительных учреждения содержатся на доходы от продажи кирпича.

— Вы прежде всего объясните господину журналисту, зачем понадобилась больница на Кирилловской, когда в Киеве существует прекрасно оборудованная лечебница, построенная Бродским.

— Удивительно, но покойный Лазарь Израилевич при всем его уме и опытности упустил из виду, что лечебница принадлежит к Лукьяновскому участку. Соответственно, пользоваться услугами его больницы могут только евреи, имеющие правожительство в Киеве. Получилось, что обыватели из еврейских местечек вокруг Киева остались без медицинской помощи. Тогда наш отец решил построить хирургическую лечебницу в Плосском участке, где с регистрацией евреев гораздо проще. По этой же причине там же строится богадельня, а при ней синагога…

— И конечно, молитвенное помещение не оформлено в надлежащем порядке, — закончил за него адвокат и с горечью продолжил. — Нас, евреев, обвиняют в хитрости и пронырливости. Задайтесь вопросом, отчего евреи вынуждены ловчить? Оттого, что российское законодательство об евреях составляет пухлый том всяких указов, правил, инструкций, сенаторских разъяснений. И в этом томе нет ни одной статьи, буквально ни одной, которая бы хоть что-нибудь разрешала. Они все только запрещают и ограничивают!

— Чтобы выправить положенные бумаги, понадобится целый год, не меньше, — вздохнул Зайцев. — Сначала этот вопрос рассматривается в губернском правлении, потом бумаги поступают на подпись генерал-губернатору, но окончательное решение за Петербургом. Если уж в свое время самому Лазарю Израилевичу при строительстве синагоги пришлось кривить душой, то нам грех роптать.

Зайцев намекал на историю строительства синагоги на Малой Васильковской. Архитектурный план, заказанный Лазарем Бродским, был составлен таким образом, что главный фасад, выходивший на улицу, напоминал фасад доходного дома, а вход в синагогу был сделан сбоку. Потом Лев Бродский выстроил вторую синагогу, так называемую Купеческую, буквально через несколько домов от первой, построенной его старшим братом. На сей раз обошлось без ухищрений, возможно потому, что Купеческая синагога была гораздо скромнее по размеру и отделке.

— Неужели нельзя ускорить прохождение бумаг в губернском правлении? — осведомился Марголин.

— В Киеве все в нашей власти, но утверждение плана происходит в Петербурге, а там у нас руки коротки. Одним словом, пока официального разрешения не получено, синагога на бумаге числится столовой. Если об этом пронюхают высшие власти, не миновать неприятностей.

Когда покинули дом магната, Марголин предложил журналисту прогуляться на свежем воздухе. Они неторопливо шли по Прорезной, а за ними в почтительном отдалении катил автомобиль адвоката. Марголин делился со своим спутником давно наболевшими мыслями.

— Говорят, евреи всегда заодно. Увы, нам льстят! На самом деле еврейство разобщено, как ни один народ в мире. Судите сами: раввина Аронсона многие из наших знать не хотят, потому что он казенный раввин, окончивший Еврейский учительский институт. Гальперин так привык к российским порядкам, что не представляет гешефта без взятки, а наша молодежь мечтает жить по-европейски и навсегда забыть паспорт, полицейский участок и принудительное попечение со стороны старшего дворника. Ваш покорный слуга, как вы знаете, состоит членом партии народных социалистов, в то время как первый из еврейских капиталистов Лев Израилевич Бродский до того ценит чины, ордена и прочие побрякушки, что готов расстилаться ради них перед власть предержащими. Вот такие мы сплоченные! И только в одном единственном случае все евреи едины. Это происходит, когда дело касается нашего вечного проклятия — кровавого навета. Лишь перед лицом смертельной опасности евреи забывают дрязги и начинают действовать сообща. Впервые это наглядно проявилось во время Дамасского дела. Вы слышали об этом деле?

— Нет! — признался Бразуль.

— Ничего удивительного! Сейчас даже немногие из евреев помнят об этом великом событии. А зря! В 1840 году в Дамаске в канун христианской пасхи бесследно исчез настоятель капуцинского аббатства патер Фома и его слуга. Наверное, их зарезали и ограбили дикари-бедуины, но по доносу были схвачены семь уважаемых членов еврейской общины. Правитель Дамаска Шериф-паша приказал применить к ним «бастонаду» — палочные удары по пяткам. Под пытками у несчастных евреев вырвали признание в том, что они якобы убили патера и извлекли кровь из его ран. Печально, что все европейские газеты были полны предвзятыми и лживыми отчетами об этом деле. И все же нашелся человек, чье имя должны с благоговением повторять все евреи. Австрийский консул в Дамаске Мерлато первым вступился за невиновных евреев. Стена кошмарной лжи была пробита. Английское еврейство создало комитет, объявивший по синагогам сбор пожертвований. Это была одна из самых трогательных страниц в истории еврейства. Весь Израиль обратился в одну трепещущую душу. Неимущий и миллионер, ремесленник и фабрикант, лавочник и банкир — все спешили внести свою лепту для торжества правосудия. Натаниэль Ротшильд, слышите, сам Натаниэль Ротшильд, произнес свое веское слово. А слово Ротшильда значило больше, чем миллион солдат и сто тысяч пушек. Несчастные евреи были освобождены, дамасскому правителю Шерифу-паше отрубили голову. Ротшильд съездил в Стамбул и добился от султана фирмана, торжественно провозглашавшего лживость ритуальных наветов, как бывших, так и будущих.