Проблема с миром - Джо Аберкромби

– Ты небось еще и сам его снес?

Лео улыбнулся. Или это был Орсо?

– Мне тебя не хватает, – сказала Рикке. Сказала им обоим. Но она не была уверена, кого ей в действительности не хватает, – их или самой себя, такой, какой она была с ними. Той Рикке, которая смеялась, и целовалась, и трахалась, и не была должна ничего выбирать.

У нее пылало лицо. Левая сторона головы тяжело пульсировала. Запах трав, курящихся на жаровне, тошнотворно-сладкий и такой сильный, что было трудно дышать. Протяжные негромкие звуки песнопения на языке, которого она не знала.

– Ей не становится лучше, ведьма!

– Я ничего не обещала.

– Ей хуже!

– Ее Долгий Взгляд сильнее, чем я когда-либо видела. Он сопротивляется, хочет на свободу. Послушай меня, девочка. – Голос Кауриб звучал гулко и глухо, словно доносился откуда-то издалека. Что-то шлепнуло ее по щеке, она охнула и застонала. – Ты когда-нибудь видела что-нибудь целиком? Сквозь время? Видела какую-нибудь вещь полностью?

– Стрелу, – прохрипела Рикке, с трудом шевеля распухшим языком между распухшими губами. – От создания до самого конца. Когда она подлетела, я оттолкнула ее пальцем… И еще меч… И трещину в небе.

– Что было в трещине?

– Все, что только есть.

Она услышала долгий, шелестящий вздох Кауриб:

– Хуже, чем я боялась. Или лучше, чем я надеялась. Одних стражей здесь не хватит, надо идти дальше.

– Если ты будешь говорить загадками, – рявкнул Трясучка, – я разнесу твой череп на столько кусков, что уже никто не сошьет обратно!

Жесткие пальцы ухватили Рикке за лицо, раскрыли ей веки. В неверном свете свечи размыто блеснула золотая проволока.

– Ты должна выбрать, – сказала Кауриб. – Ты должна выбрать сейчас.

Она чувствовала запах костра, разложенного возле самого входа в пещеру. Но это была не пещера, а замок ее отца. С пылающих потолочных балок падала горящая солома. Из-за дверного проема слышались вопли.

Она видела людей на верхушке высокой башни, под кровавым закатом. Они стояли цепочкой. Выстроившись в очередь. И падали, один за другим. Один за другим ударялись о землю внизу: «шмяк, шмяк, шмяк».

«Тык, тык» – игла, обмакнутая в краску; игла такая белая, а краска такая черная, белая как снег, черная как уголь; тихое пенье Кауриб, запах пота и пряностей, и тошнотворно-сладкий запах трав, горящих на жаровне. «Тык, тык». Кто-то держал ее за руку. Крепко сжимал ее руку, и Рикке сжала его руку в ответ.

– Прости, – прерывистый шепот горячо дохнул ей в ухо. – Но это надо сделать.

Обжигающая боль в щеке; она дернулась и зарычала, но не смогла двинуться даже на волос. «Тык, тык» – ей в лицо, вокруг пылающего глаза; люди высыпали на усеянный пятнами снега холм, целая армия, а землю заполонили тени от облаков, наперегонки мчащихся наверху.

– Вот так. Держи ее крепче. Теперь спокойно… спокойно.

Она стояла на длинном пирсе, сверху падал дождь, мокрая одежда облепила тело, а на неспокойных волнах качался и бился корабль, подползая все ближе: борт увешан изрубленными в битвах щитами, весла копошатся в воде, словно ножки опрокинутой на спину мокрицы.

– Пора уладить кой-какие счеты, – сказал Гвоздь: весь сплошные плечи и локти, и свирепая усмешка; он держал нож за своей спиной.

– Счеты должны быть улажены, – сказал Трясучка: намокшие от дождя седые волосы налипли на покрытое шрамами лицо. – Но не жди, что тебе это понравится.

Он ринулся в направлении ворот, и люди ринулись за ним, стуча сапогами по деревянному мосту – «бух! бух! бух!».

«Тык, тык». Ей в лоб как будто забивали гвозди, она хватала ртом воздух, извиваясь и брызжа слюной.

– Я больше не могу! – всхлипывала она. – Дайте мне встать! Я больше не могу это выносить!

– Можешь. И вынесешь.

Скамья была обмотана веревками. А на гладком до блеска полу пещеры была насыпана соль. Круги, линии и символы, нарисованные солью. В темноте горели свечи. Не пещера ведьмы, а какая-то шутка.

– Вот твое ложе, девочка, – сказала Кауриб.

– Похоже на шутку, – прошептала Рикке, подходя к скамье. Холодный камень под босыми ногами.

– Ты не будешь смеяться.

«Щелк, щелк» – волосы сыпались вокруг ее босых ног.

– Нет большой разницы, трахаться с кронпринцем или с любым другим, – смеялся Орсо. – Но когда кронпринц приносит тебе завтрак в постель…

Она закрыла глаза, потянулась всем телом наверх, к нему, и он принялся целовать ее веки, целовать ее лоб, целовать ее щеку; его поцелуи стали бесчувственными нажатиями, потом резкими тычками, потом жестокими уколами; она зарычала и забилась, но у нее было так мало сил! Волны, накатывающие и испаряющиеся на берегу. Следы, пылающие следы на гальке.

– Держи ее! Держи крепче, она же извивается, как лосось!

– Я держу, черт побери!

– Это тонкая работа. И она должна быть сделана тонко!

Твердая скамья прижималась к ее твердым лопаткам, все ее тело было напряжено и тряслось; «тык, тык, тык» ей в лицо, и она увидела громыхающую по дороге повозку, сделанную из костей и запряженную лошадиными скелетами. Потом она услышала, как Кауриб прищелкнула языком:

– С этим покончено. Этот будет держаться.

Снова шипение трав на жаровне, ее лицо саднило, и горело, и было мокрым от пота, ее мучила жажда – такая жажда! – и ее глаз пылал огнем. Волк проглотил солнце, а волка проглотил лев, а льва проглотил ягненок, а ягненка проглотила сова.

– Во имя мертвых, ну и боль, – прохрипела она.

– Она что-то сказала?

– Она сказала, что ей больно.

– Чтобы это понять, достаточно просто взглянуть на нее.

– Заткнись и зажги вон ту свечу.

– С какой стати я вообще тебе доверился?

Старые люди собрались вокруг кровати. Вокруг смертного ложа. На нем лежал мертвый король; и ее глаз пылал как уголь.

– Повесь шкуру у входа в пещеру, чтобы ветер не задувал. Скорее!

На высокой стене стояла женщина. Ужасная женщина с ужасным ножом в руках. Мужчина возле нее прислонился к камням, и она улыбнулась, занося лезвие.

– Сломай то, что они любят, – проговорила она безжалостно, беспощадно, и Рикке завопила, когда игла снова ткнулась ей в лицо, безжалостная, беспощадная.

– Ну так отправь его вниз.

– Я передумала! – завизжала она, захлебываясь, в отчаянии, не сводя взгляда с иглы, пытаясь увернуться.

– Слишком поздно, девочка.

Она уселась рядом с Трясучкой и нахмурилась, поглядев через огонь на шанка: те сидели полукругом, отблески костра плясали в их черных глазах. Один поднялся, и Трясучка потянулся было к мечу, но тот всего лишь посыпал солью готовящуюся рыбу. Маленькая щепотка соли, брошенная ловким поворотом скрюченного запястья.